Шеклтон назвал эти стихи духом «Квеста» (корабля, на котором он погиб, следуя к южному полюсу).
Все, чем я теперь занимаюсь, – это учеба, в том смысле, что я учусь жить. <…> (хочется сказать: «с чувством, с толком, с расстановкой»), максимально используя весь свой внутренний и внешний потенциал, короче, на все 120 оборотов. И жить с перспективой, чего я вовсе не умела. Представляешь, я теперь планирую на день, на месяц, год и жизнь. Хочется цельного, продуманного, логически выстроенного процесса. О завершенности его я не говорю. Я говорю о самом процессе, который дает: мне – уверенность в этой жизни, другим – минуты откровения, искренности, а значит, приближенности к самому себе. Ибо человек – велик. Все – в нем. Он – во всем. Мы так мало знаем о себе и потому так мало знаем о других и даже самых близких. Но вот – опять речь проповедника, каноника. Мне б родиться в Италии в XV веке и быть пастором. Может быть, оттуда все множество моих внутренних противоречий и несостыкованности с сегодняшним миром. Даже если говорить о любви. О моем отношении к семье, к духовности, к брачному обряду. По сути, моя любовь – любовь свободного человека, который занимается культивированием образа, превозношением и приданием возвышенных черт объекту своего внимания. Одновременно с этой культивацией чувств происходит мой внутренний рост, с одной стороны, и отчужденность от массы людей – с другой. Моя любовь – это вынашивание в чреве собственной души плода, из которого вырастает (…ну, что вырастает, то вырастает) безгранично видящее, сентиментально-доброе, понимающее существо.
А мирские аспекты… с годами их важность становится весомее – они пока выступают в роли противоречия. Бог даст, может, я стану когда-нибудь глядеть проще на мир. Мне кажется порой, что я вижу чуть больше, чем другие, и то, чего вовсе не стоит знать. И я прихожу к выводу, что я не вижу явных вещей, которые нужно замечать в первую очередь.
Я сейчас вхожу в период стагнации. Сейчас «плато на моей кривой обучения». И поэтому мне нужна настойчивость, упорство (просто ослиное упрямство), чтобы не скатиться, а взять курс на взлет. И сейчас мне нужна устойчивость, чтобы устоять и не подойти к тебе. Я всякий раз чувствую несвоевременность моего выхода на тебя. Я чуть поторопилась. А теперь мне хочется, чтоб мы обе забыли все, что нас связывало когда-либо. И все начать сначала. Потому что теперь я – уже немножечко не я, ты – совсем не ты (в моем восприятии). Я мечтаю о плодотворности такого дружеского союза… Я хочу полного взаимопонимания, полной откровенности (но которая оставляет право на существование тайн), я хочу, чтоб не было страха ни за себя, ни за другого (страха обиды, что я или она неделикатностью и незнанием смогут задеть за живые струны), я хочу родства душ, родства взглядов на жизнь; аристократического, интеллигентного, эстетического единства. Я хочу озорства и непосредственности, я хочу путешествий.
«…Знает ли человек, когда он совершает свое лучшее деяние? Знает ли кто, какое слово его имело наибольшее влияние? Знает ли кто, какая его мысль достигла наивысших сфер? Никто не знает этого. Может быть, такое знание пресекло бы стремление к развитию, ибо могло бы пробудить гордость… Люди очень часто минуют в пренебрежении те мысли, которые радуют Сердца Высшие. Так будем посылать в пространство лучшие мысли».
