Всё та же я

Но Агнес, изменчивая, как апрельская погода, была совсем другой: то шумной и болтливой, то слезливой и раздражительной. Она объяснила мне, что чувствует себя очень одинокой, что все ее осуждают и у нее нет друзей. Но это не вполне укладывалось в общую схему. Потому что чем ближе я узнавала ее, тем отчетливее понимала: она отнюдь не боится этих женщин, а, наоборот, глухо их ненавидит. Она бесилась из-за несправедливого к себе отношения, вымещая злость на мистере Гупнике; жестоко передразнивала соперниц у него за спиной и тихо костерила на чем свет стоит первую миссис Гупник или Иларию, с ее гнусными происками. Агнес была подвижной и изменчивой, как ртуть, языком яростного пламени, она бормотала сквозь зубы по-польски cipa, или debil, или dziwka. В свободное время я прогуглила эти слова, после чего у меня даже порозовели уши.

А потом, ни с того ни с сего, она резко менялась: исчезала в своей комнате и лила тихие слезы, а после звонка в Польшу ее лицо становилось напряженным, окаменевшим. Грустное настроение, как правило, проявлялось в виде мигрени, в которую я не слишком верила.

Я обсудила это с Триной в кофейне с бесплатным WiFi, которую обнаружила еще в свое первое утро в Нью-Йорке. Мы пользовались FaceTime Audio. Я предпочитала именно эту программу, поскольку она позволяла нам не видеть друг друга во время разговора: меня отвлекали мой огромный нос на экране или посторонние на заднем плане. А еще не слишком хотелось, чтобы Трина видела, какого размера кекс с маслом я в данный момент уплетаю.

— Возможно, у нее биполярное расстройство, — заявила Трина.

— Ага. Я посмотрела в Интернете, но симптомы другие. Собственно, у нее нет маниакального психоза, она просто… слишком энергичная.

— Лу, не уверена, что симптомы депрессии настолько универсальны, — ответила Трина. — А кроме того, в Америке у всех что-то не в порядке, верно? А иначе зачем им тогда принимать столько таблеток?

— Ну да, в отличие от Англии, где мама в таких случаях предлагает прогуляться по холодку.

— Чтобы отвлечься от тяжелых мыслей, — хихикнула Трина.

— И разгладить хмурые морщины на лбу.

— А еще хорошенько накрасить губы помадой. Лицо сразу прояснится. Вот так-то. И на кой черт нужны все эти дурацкие лекарства?!

После моего отъезда наши отношения с Триной резко изменились. Мы перезванивались по крайней мере раз в неделю, и впервые в жизни она перестала постоянно меня подкалывать. Она искренне интересовалась моей жизнью, расспрашивала о работе, о местах, где я бывала, о людях, с которыми встречалась. А когда я нуждалась в ее совете, она всегда давала взвешенный ответ, не обзывая при этом умственно отсталой и не интересуясь, знаю ли я, для чего существует «Гугл».

Ей кое-кто понравился, призналась она мне две недели назад. Они сходили в хипстерский бар в Шордиче, затем — в интерактивное кино в Клэптоне, после чего у Трины несколько дней голова шла кругом. Трина с головокружением — это было нечто из области фантастики.

— А какой он из себя? Уж теперь-то ты можешь сказать?

— Нет, я пока не собираюсь никому ничего рассказывать. Боюсь сглазить. Потому что каждый раз, как я начинаю рассказывать о своих ухажерах, у меня потом все идет наперекосяк.

— И даже мне?

— По крайней мере, не сейчас. Это… Ну, так или иначе, я счастлива.

— О-о… Теперь я понимаю, почему ты вдруг стала такой милой.

— Что?

— Ты с ним перепихнулась. А я-то думала, это потому, что ты наконец одобрила то, как я распорядилась своей жизнью.

Она рассмеялась. Моя сестра обычно не смеется, разве что надо мной.

— Просто, как мне кажется, все замечательно складывается. Ты получила шикарную работу в Соединенных Штатах. Мне нравится моя работа. А еще нам с Томом нравится жить в Лондоне. Наконец-то перед всеми нами открылись хоть какие-то перспективы.

Подобное заявление было настолько нетипично для моей сестры, что у меня не хватило духу рассказать ей о Сэме. Мы еще чуть-чуть поговорили о маме, которая собралась устроиться на неполный рабочий день в местную школу, и о дедушкином ухудшающемся здоровье, из-за чего маме пришлось отказаться от столь блестящей идеи. Я доела свой кекс, допила кофе и внезапно поняла, что, хотя и интересуюсь делами своей семьи, меня совершенно не мучает тоска по дому.

— Надеюсь, ты не начнешь говорить с этим реально жутким американским акцентом, да?

— Трин, я — это я. И это вряд ли изменится, — произнесла я с реально жутким американским акцентом.

— Нет, ты точно умственно отсталая, — сказала она.

— Боже правый, ты все еще здесь!

Я столкнулась в дверях с миссис Де Витт. Старуха натягивала под навесом перчатки, собираясь выйти на улицу. Осторожно попятившись, чтобы избежать острых зубов Дина Мартина, находящихся в опасной близости от моей ноги, я вежливо улыбнулась:

— Доброе утро, миссис Де Витт. А где еще мне быть?

— Странно, что эта эстонская стриптизерша тебя до сих пор не уволила. Неужели она не боится, что ты можешь увести у нее мужа, как она сама когда-то у бывшей мадам?

— Миссис Де Витт, это не в моем стиле, — жизнерадостно прощебетала я.