Всё-таки живые (СИ)

— Мне никакой нацизм не нравится. Надо будет подыскать этим амариллам какое-нибудь глухое местечко в космосе, чтобы они там никого не трогали и чтобы их там никто не трогал, — и он с аппетитом принимается за второе и салат, пока остальные вяло ковыряются в тарелках, резко потеряв интерес к обеду.

Что-то я сомневаюсь, что амариллы примут это щедрое предложение, раз уж вросли на Земле. Но даже если вдруг и примут... Далеки не оставляют недоделанных дел. Я должна сорвать переговоры и уничтожить врагов. Не знаю, почему, но просто должна. Что-то во мне прямо кричит от злости и желания разорвать их в клочки, непригодные не то что для черенкования — для клонирования ин-витро. Давненько во мне не просыпалась такая кровавая ненависть. Не скажу, что со времён десантуры, но в последний раз я её испытывала в викторианском Лондоне, когда едва не пристрелила Хищника. Но тогда она была направленная. А сейчас я даже понять не могу, что её вызывает.

После обеда Мари остаётся мыть посуду, а мы возвращаемся в лабораторию и смотрим, что без нас изменилось в образцах тканей. Процесс преобразования идёт полным ходом благодаря биостимулятору, экспериментальный кусок сенполии в питательном растворе уже пытается расти. Даже боюсь рассчитывать, на что будет похож результат, если тому же подснежнику хватило хорошего заряда энергии и нескольких клякс грязи в качестве сырья для синтеза и роста.

— Шестнадцать ноль-ноль, — наконец замечает Ривер. — Взрыв реактора произойдёт в час двадцать три ночи. У нас осталось не так много времени. Может, нафиг эту ботву в утилизатор, и займёмся наконец делом?

— Сперва подведём итог, — отвечаю. — Вирус проникает в тело животного и прежде всего выделяет токсин, ослабляющий волю инфицированного существа. Мозг впадает в особое состояние, схожее с «холостым» режимом наших марионеток, и при телепатическом приказе на специально подобранной частоте животное подчиняется руководителям. Тем временем вирус, помимо размножения себя, заставляет клетку-хозяина потратить все ресурсы на синтез непривычных веществ, собирает плазмиду и пакует её в защитную оболочку из спорополленина. Когда поражённый организм окончательно распадается, споры попадают в окружающую среду и с талыми водами всасываются в пробуждающиеся после зимней спячки высшие растения. Споровая оболочка разрушается, плазмиды проникают в клетки и перестраивают заражённый организм, фактически создавая его заново. Правильно, Доктор?

— В сущности, да. А детали уже не важны. Давай теперь пробежимся по ЧАЭС. Сегодня, примерно к половине второго прошедшей ночи, мощность реактора была снижена на пятьдесят процентов для подготовки к испытаниям и последующей остановке реактора на профилактический ремонт.

— Если этим амариллам нужно электричество для биостимуляции, — замечает Фёдор, — то возможно, реактор и не останавливают, а просто забирают его мощность под свои нужды. Раз они могут дистанционно контролировать человеческую волю, то не только персонал станции, но даже Минэнерго может быть под их влиянием. Испытания — это инсценировка для прикрытия воровства электроэнергии, чтобы не насторожить столицу раньше времени.

— Очень логично, — соглашаюсь я. Этот Фёдор лишний раз подтверждает, что когда хорошенько попинаешь землян, они начинают соображать и дрыгать лапками. — Наверняка их марионетки сейчас переделывают электростанции и локальные подстанции на заражённых территориях под био-излучение. Даже если кто-то был распылён, потому что его волю не удалось сломить, то сейчас этого никто не заметит. А после того, как мы уничтожим противника, жертвы можно будет скрыть благодаря панике. Никто не заметит пропажу единиц на фоне Чернобыльской катастрофы. А она будет, потому что вряд ли амариллы смогли разбросать вирус достаточно далеко. Им надо через океан его переправить.

— Опять «уничтожим»?! — грозно сводит брови Хищник.

Делаю вид, что оглохла. Чего он хочет, чаем амариллов угощать? Они всё равно не оценят.

— Эй, а предотвратить взрыв никак нельзя?

— Исключено, это фиксированная точка истории, — отзывается Ривер. — Сколько было версий развития Вселенной, а четвёртый реактор Чернобыля взлетает на воздух каждое 26 апреля 1986 года, и с этим ничего не сделаешь.

Доктор добавляет, обращаясь к Фёдору:

— Будешь смеяться, но я уже один раз сталкивался с ЧАЭС. И там всё было совершенно иначе, не так, как будет здесь и сейчас. Там был классический ядерный взрыв, а тут — «грязная бомба», там дело было днём, а тут — ночью, там был полностью сметённый рабочий посёлок, а тут вас ждут два города-призрака, Припять и Чернобыль**. Но сделать со взрывом мы ничего не можем, только предотвратить порабощение Земли говорящими сорняками. Остальное — дело самих землян. Всё, что мы можем — это убрать амариллов с электростанции до одного часа двадцати трёх минут. Или найти и сломать их главный трансформатор энергии раньше, чем долбанёт. В общем, не знаю, упрёмся — разберёмся. Пора в Припять.