Всё тот же сон

Я вслух прочитал этот род вступления в книгу, и директору очень понравилось. Началось обсуждение. Коллеги говорят:

— Как будто это хорошо… Классические образцы! Но Сименон? Это странно…

Господи, так я ж и хотел, чтоб было странно!

— Ах, так? Тогда понятно. Но всё же странно…

Так и ушло в песок, и если б только это.

И ничего я теперь так не желаю, как выиграть 200 тысяч, потому что ничего так не люблю, как личную свободу…

Впрочем, последнее не я сказал, а Чехов — в письме к Суворину.

Но всё же я тогда ещё не твёрдо знал, что «Книжная палата» умирает.

* * *

Всё, конечно, текло, но ничто не менялось в издательстве, а я временами чувствовал, что мне опять неймётся. Как-то вспомнил Белинского. Он где-то говорил, что у европейцев есть высокая литература, шедевры. За ними следует литература весьма достойная, затем — среднего, быть может, уровня, но о которой дурного ничего не скажешь… И только где-то там, внизу, цветёт коротким ядовитым цветом бульварная литература, по нынешнему нашему — чернуха. У нас же, в России, или высокая литература, или дрянь. А для нормального литературного процесса необходима беллетристика — почтенный слой в Европе и презренный у нас.

Вот и теперь мы говорим: или классика, или чернуха. А беллетристика — куда пропала? Тем более, что со времён Белинского немало натворили мы хорошей беллетристики, да и западной вон сколько напереводили!

Вот же она, несжатая нива! Только не надо дать читателю понять, что это второй слой. Нужно этому ряду дать хорошее имя. Достойное и необычное, и завлекательное. И помогла латынь.

CLASSICUS. В прямом переводе — просто образец. И как бы вроде классика. Но как-то необычно. И главное, что образец! А образцовым может быть и детектив, и любовный роман, и приключенческая повесть… Вот вам и критерий с широкими рамками! Так…

Вот, скажем, «Два капитана» Каверина. Не классика, но CLASSICUS. А ежели дать томик Куприна: «Олеся», «Гранатовый браслет» и «Поединок»? А ежели Аверченко? Скажем, «Весёлые устрицы, или Двенадцать ножей в спину революции»? А вот, к примеру, Даниэль Дефо «Радости и горести знаменитой Моль Флендерс»? Ну и так далее. Д. Сэллинджер «Над пропастью во ржи» — давно забыто. Да, и сделать хорошее и очень привлекательное серийное оформление. Художники-то есть.

Все эти сумбурные соображения изложил я, как водится, в пространной служебной записке. И, представьте себе, директор принял идею на ура. И загорелся. И включил свой коммерческий мозг. Он так сказал:

— Не пожалеем денег и объявим CLASSICUS в «Книжном обозрении» и где-нибудь ещё, ну, хоть в «Известиях». Серию сделаем подписной, чтобы было всё наверняка. Соберём подписку, тогда печатаем. А подписчик должен нам прислать залоговую сумму, чтобы потом не передумал.

Так и было сделано. В ноябре 1994 года в «Книжном обозрении» и в «Известиях» была опубликована наша программа. Помимо всего прочего, по настоянию директора в неё была вмонтирована воображаемая беседа с главным редактором, то есть со мной, где я объяснял, что, отказавшись от посредников, мы сделаем книгу дешёвой, несмотря на почтовые расходы. Но главное, в беседе этой был сакраментальный вопрос:

— И всё-таки есть ли гарантия, что подписка на CLASSICUS — не очередная афера?

На что я гордо отвечал словами, продиктованными Алексеем Филипповичем:

— Простите, вы имеете дело с издательством, которое известно во всём мире. Гарантия — имя «Книжной палаты», её авторитет.

Но не это было самое страшное. Я считал, что для начала подписки можно предложить максимально десяток названий, но лучше пять-шесть. Алексей Филиппович настаивал на ста, но лучше, говорил он, сто пятьдесят! Я не сразу понял, что из этого произойдёт, но смутно предчувствовал лажу. Своею волей сократил всё же список до пятидесяти названий.

Тут лажа и подтвердилась.

Мы сразу ошалели от вала присланных подписок с почтовыми переводами (на каждую заявку присылалась единая залоговая сумма). Все сотрудники издательства независимо от специализации сидели на обработке заявок. Бухгалтерия сходила с ума. И вот минул последний день этой нашей Помпеи, заявки иссякли, и мы взглянули окрест себя. Картина была такова.

Все пятьдесят названий были востребованы. Рекордсменом стал Паустовский (Золотая роза. Начало неведомого века). Музей Константина Георгиевича заказал 300 экземпляров, прислав нам по почте 300 тысяч рублей. По остальным названиям заказы были такие: шесть подписок, пять; четыре; две; одна. Ну и что было делать нам с этой подпиской?! Выпустить Паустовского тиражом 300 экземпляров? Оставалось одно: возвращать подписные суммы. Бухгалтерия категорически заявила, что заниматься этим ни за что не будет: вот кто это придумал, тот пусть и возвращает…