Всю жизнь я верил только в электричество

Тогда верхний хладнокровный поднимался и сходил вниз, наступая на разные части тела красных людей, совал руку в бочку, доставал полный ковш воды и метал её в нишу стены, На дне ниши лежали в два этажа друг на друге раскаленные булыжники. После броска двух литров воды на камни из ниши вырывалось похожее на дым от взрыва кипяченое облако пара перегретого. Оно, как высший военный командир приказывало всем: «Ложись»! И народ сгибался в три погибели, ложась друг на друга, чтобы пониже была голова. Обжигающего урагана из испарившейся за долю секунды воды боялись все и прятались от него как могли. Хотя, что странно, в парную ходили именно за этими мазохистскими ощущениями.

Я присел на корточки, не поднимаясь на полок, а Шурик с отцом поползли, вежливо раздвигая обомлевшие от жары тела, и уселись на предпоследней площадке. Банщик опустил оба веника в бочку. Размягчал листья. Взгляд мой недоверчивый к одному из веников он отловил ещё до парной. Поэтому достал его из бочки, пошел, подержал над камнями и дал мне понюхать. Запах веник имел одеколонный. Приятный своей свежестью и ароматом, который если и напоминал одеколон, то очень уж дорогой, французский. Я читал, что французские одеколоны и духи – это вершина искусства парфюмерного.

-Это, малой, можжевельник. Мне присылают эти веники из Ташкента. Лечебный веник. Мало кто знает, что после него кровь начинает улучшаться и правильно течь внутри человека. А для здоровья это главное. Кровь, она ж не просто там по артериям носится. Она всякие вещества переносит в нужные места. В сердце, в печень, в почки, в кишечник.

– У вас что, образование медицинское? – удивился я.

– Да нет, – Иваныч вздохнул. – Шофером я был. Зимой как-то полаялся с женой и ночевал в машине. В гараже. Движок включил, печку. И уснул. Потом еле откачали. И то потому, что в гаражных воротах большая щель была. Отрава понемногу туда вылетала. Так все равно, чуть копыта не откинул. Лечили меня почти год. А потом один друг стал таскать меня в баню. Вот сюда. И через три месяца я стал как новенький. Помолодел. Сила вернулась, здоровье. Баня – это чудо чудесное. А потом меня сюда один большой человек устроил банщиком. Я сначала трёхмесячные курсы прошел в Челябинске. Получил бумагу, что могу работать как лечебный массажист. И уже одиннадцатый год тут. Пока никто не обижался и морду мне не бил. Значит, это моё место. Я точно знаю.

Он рассказывал мне это как взрослому. Но зачем стал рассказывать о себе я так и не понял. Может, думал, что я отцу всё расскажу, а он про него статью напишет. Так мог бы самому бате и рассказать. А, возможно, просто совпало так и человеку надо было выговориться. Не знаю.

Парились мы долго. Отец с Шуриком раз пять выходили в прохладную моечную. Там Иваныч их и обрабатывал вениками. На столах.

– В парной нельзя веником стегаться, – объяснил мне банщик. – Кроме вреда ничего другого.

– Всё! – заключил батя. – Я готов. Обновлен и оздоровлен. В парную больше не иду. Пошел мыться.

– Я тебя помою мочалкой, Борис Палыч, – сказал банщик. – Посиди просто. Охолони покудова. А я пока малого твоего попарю, да брательника.

Я попытался посидеть на втором полочке, повыше, там, где жарче. И уже было привыкать стал. Но тут опять какой-то хладнокровный с самого верха спустился к бочке и полный двухлитровый черпак воды швырнул в каменку. Многие мужики обматерили его с ног до головы, соскочили и выбежали из парной, толкаясь в дверях. Я убегать не стал, но сполз на пол и снова сел на четвереньки. И было мне не ясно – получаю я сейчас удовольствие от парной или просто терплю из последних сил обжигающий до нутра раскалённый мокрый и тяжелый воздух. Или мне просто никак невозможно было показать свою слабину Шурику, усевшемуся удобно на третьем ярусе и с удовольствием на лице млевшему от беснующейся там жары. Он покайфовал там минут пять и легким пружинистым шагом спустился вниз.

– Сеанс окончен, Славка! – Он игриво станцевал на полу вприсядку, насвистывая «эх, яблочко!», и пошел в моечную. Я согнулся поближе головой к полу, где было прохладнее и в таком виде выскочил в общий зал.

Иваныч уже прошелся несколько раз двумя вениками по батином туловищу и уже натирал его мочалкой, пропитанной мылом с дёгтем. На отцовском лице было изображено блаженство волшебного, гипнотического состояния. Это когда душа парила над его намыленным телом, на несколько секунд влетала обратно, снова выпрыгивала, любуясь сверху и телом батиным, и работой мастера. Наконец она вернулась в туловище насовсем, когда Иваныч несколько шаек вылил на отца и похлопал его по спине, что означало конец священнодейства.