Всю жизнь я верил только в электричество

– Немцев, Гришка, поволжских, переселили к нам, помнишь когда? Только война началась. Вот как построили они во Владимировке свою игрушку-деревеньку, аккуратную да чистую, всю в цветочках, и сразу пошли в правление. Под них конкретно свиноферму сделали. Потом ещё одну. Потом ещё. Сейчас их три. Колбасный цех сделали. В городе хорошие сосиски днём с огнём народ ищет, а у нас их девать некуда. А окорока! А сало копченое, слоистое, сырой и сухой засолки! Работящий народ – немцы. И честный. Не схалтурили ни разу.

Всё, что они в наше сельпо сдают – полный обгимахт. А вот на Новый год и они детям нашим всем, которым до десяти лет исполнилось – тоже бесплатно развозят в каждый дом по ящику с колбасами, сосисками и салом всяким.

– Ну, так идём, значит к коммунизму, – сказал я, не успев подумать.

– Не идем мы никуда, – Панька поморщился. – Из головы выплюнь глупости всякие. Доброта, порядочность и уважение к людям честное, не показное, оно не имеет отношения к капитализму, социализму, коммунизму… Это всё от души, от совести идет. У любого народа совесть есть и честь своя. И тот народ, который уважает себя, который совестливый, не надо заставлять или упрашивать делать другим добрые дела, не требуя взамен ничего. Он сам тратит на других и совесть свою и честь и добро. Так и должна быть устроена хоть какая жизнь. Хоть где. Не только у нас.

– А что, только у нас во Владимировке люди добрые собрались? – хмыкнул Шурка.

– Да нет, конечно, – дядя Гриша сказал и задумался. Потом не очень уверенно закончил: – Так должно быть. По-божески. По совести. И есть, конечно. Но Земля большая. И социализм с коммунизмом не везде приспособился. Не у всего народа. Вот чего жаль. Социализм, он не даёт развиться грехам смертным. Жадности, зависти, гордыне. Вот победит коммунистическая сила везде – будет во всем мире как у нас.

Мы ещё долго говорили о чем-то похожем. О честных правилах житейских, о милосердии и несовпадении человеческих помыслов и представлений о чистоте жизни.

Я до этого дня и представить себе не мог, что мои родные, простые работяги, битые не раз судьбой до полусмерти, имеют философские взгляды на существование и могут рассуждать почти как ученые о сути хорошего и плохого. И о смысле жизни, который никак не удаётся понять, потому как не везде жизнь бежит в одну сторону и несёт на себе только доброе и светлое.

Мы с Шуркой пошли спать под телегу. На травку. И пока не уснули, думали о том, что услышали. А деды наши тихо спели ещё пару песен казачьих. И, видно тоже задумались над тем, что давно уже знали и испробовали. А, может, и уснули. Как-то незаметно ночь уже медленно перетекала в близкое утро. И костёр наш погас…

Ровно половину следующего дня с шести утра Мы с Шуркой выполняли самое ответственное поручение дедов. Обошли всю территорию бахчей с бумажкой и карандашом химическим. Слюнявили его и как чернилами записывали количество арбузов на каждой делянке. Считали маленькие и целые, отрывали подпорченные и подгнившие, больные, бросали их в мешки, поправляли ползущие друг на друга плети с большими листьями, чтобы они не застили арбузикам солнце. Потом относили порченные арбузы подальше, метров за сто, высыпали их там и оставляли пропадать окончательно на жаре. Мы три раза сбивались со счёта, потом додумались писать на арбузе цифру, его номер порядковый, втыкали возле него прут, которых наломали штук двадцать с ближайших к бахчам кустов. И вроде бы пошло дело. Подсчитали почти точно. Росло и наливалось сладким соком двадцать четыре тысячи триста двадцать восемь арбузов. Шурка записал цифру внизу на листке, а я на ладони. Правда, раздавили мы нечаянно на ходу штук двадцать, не меньше. Бродить по арбузному полю не такое уж простое дело. Иногда просто не видно, куда наступать.

Доложили Паньке, бумажку дали, а я для верности ещё и ладошку показал.

– Слышь, Гриня! – крикнул дед дяде Грише, который осматривал подсолнечный глубокий частокол. – А на ентот год пошибче выходит урожай.

По мешку в каждый дом закатим точно. Нам с тобой и Васькой где-то по три, да в город Славкиной бабушке тож три мешка посолить-поквасить будет. Ну, потом точнее прикинем, когда созреют. В прошлом годе арбузОв с мяч футбольный размером половина почти была. Так что, мешков, глядишь, и поболе надо припасать. Где брать? Нашить, что ли? Купить в сельпо три рулона мешковины, да пусть Фрося, Стюра да Валюха Васькина, дочка моя младшая, пошьют. Машинки у всех добрые старые «Зингеры», какие я им всем пять лет назад на восьмое марта сгоношил. Валька, так вообще – полог брезентовый мне сшила из шести кусков, да обметала. Вот я им такое и пропишу задание-то. Ага.

– Панька, ну а нам чего дальше считать или, может, поливать? – присев на корточки отвлёк я деда. – Руки-ноги чешутся, работу ждут.

– Та не бреши уже ты! – крикнул по пути от подсолнухов Григорий Гулько, утопая копытом протеза в рыхлой земле бахчей. – Ничего у вас больше не чешется? Работать они хочут! Ишь, передовики! Свободны на сегодня!