Всю жизнь я верил только в электричество

По гаревой дорожке вообще было тяжко бегать. От погоды зависело. После дождя гарь, то есть, мелкая зола, придавленная к грунту обычным асфальтовым катком, становилась рыхлой и ноги к ней будто прилипали. По такой старались не бегать даже на тренировках. И ногу подвернуть – раз плюнуть, а ускоряться вообще было опасно. Скорость набрать нужную бесполезно, зато потянуть сухожилия или связки – запросто. Ждали, когда подсохнет и каток раз пять по кругу пройдет по всем дорожкам. Но гаревое покрытие – это уже достижение инженерное. Я начинал заниматься в 1956 году вообще на укатанном грунте. Он даже в сухую погоду, как выражались спортсмены, «вязал ноги». И результаты беговые, конечно, росли медленно, бежать приходилось с надрывом. И даже после шестидесяти метров ты уставал так, будто отмахал марафон. Гаревые дорожки и покрытия в секторах для всех прыжков и метания копья к лучшим результатам тем же самым ребятам прибавляли дорогие сантиметры и убирали лишние секунды, и десятые доли секунд бегунам. На той тренировке, о которой пишу, бежалось почти нормально. Дождь был дня четыре назад. Гарь высохла и сцепилась, стала плотнее, хотя каток не вызывали, поскольку не было соревнований. Тренер мне рассказывал, что в Москве на двух стадионах есть какие-то сверхновые дорожки и сектора для прыжков, которые выкладывали из кусков материала то ли с каучуком, то ли с плотной резиной. Они под ногами ощутимо пружинили и облегчали бег, прыжки и метание копья в разы.

– Вон чего у москвичей рекорды попёрли, до которых нам не дотянуться лет десять ещё. Пока и у нас такие же материалы не уложат, – я состроил кислую рожу.

– Материал, вроде, тартаном называется. – тренер почистил диск для метания. – Ладно. Будем пока биться за метры, сантиметры и секунды с тем и на том, что имеем. Другой выход есть? Нетути другого выхода. Так что, разминайся и начинай с шеста. Я пока планку поставлю на три метра. Рекорд мира сейчас 5.20.Американец Джон Пеннел прыгнул. Но, говорят, не с алюминиевым шестом, а с каким то новым. Пластмассовым.

– Ручки сейчас для школ делают пластмассовые, – вспомнил я, что видел такую у Славки Лобанова. Ему отец привез из командировки в Ленинград.

– Не… – Николай Яковлевич с трёх шагов развернул и воткнул шест в специальное углубление в земле перед планкой, куда при разбеге спортсмен должен был четко войти концом шеста. Потом надо зависнуть на нём и по инерции продолжать движение вперед, поднимая вверх сначала одну ногу, потом другую и, делая фактически стойку на руках. Тогда ты оказывался лицом к яме для приземления, а ногами почти на уровне планки. Надо было с силой оттолкнуться руками вверх от шеста и постараться обогнуть планку, подняв потом руки и делая ими сильный мах назад. Тогда ты перелетал через нее и приземлялся на ноги в песок, поверх которого был насыпан метровый слой опилок.

Падать на спину приходилось чаще из-за избытка инерции. Поэтому у «чистых шестовиков» спины были больными от постоянных не слишком мягких падений с четырехметровой высоты. Прыгнуть с негнущимся алюминиевым шестиметровым тяжелым дрыном, во время оттолкнуть его и успеть приземлиться на ноги получалось очень редко. И то – на малых высотах. Но другого приспособления для таких прыжков в то время в провинциях ещё не было. Причем шест был один на всех. Высоких и пониже, тяжелых и лёгких, технически виртуозных и не очень-то умело работающих с этим инструментом. Я попрыгал раз пятнадцать под приятные слова тренера, который как-то вычислил, что получается на твердую четверку. Но он, конечно, видел как мне тяжело. Весил я в четырнадцать 63 килограмма, а ростом был в сто семьдесят сантиметров. Алюминиевый шест тянул примерно на шесть килограммов. Даже правильно найдешь точку равновесия на нём – все равно разбег с ним не получался быстрым. Гаревое покрытие слишком жесткое. К тому же оно крошилось шипами и бежать устойчиво получалось с большим трудом. Я зависал на этом серебристом стволе и с силой выбрасывал тело вверх ногами. Это получалось. Но оттолкнуть от себя шест и лететь дальше вверх то везло, то нет. И закончил я работу с ушибами плеч, спины, даже головой ухитрился задеть боковой бортик.

Вот и рисковали мы все, кто как умел, а выигрывали те, кому больше везло и ему удавалось на прямом как ствол секвойи шесте совершить весь этот акробатический номер без помарок. Мне пока не везло. Я ещё только учился опасному этому спортивному ремеслу. С большой надеждой на то, что останусь целым и смогу двигаться дальше. К результатам, дающим победу. Но до прекрасных фиберглассовых, гнущихся как ветка ивы шестов, которые сейчас вообще ведущим спортсменам отливают на заказ под вес, рост и силу, я не дожил в спорте. Ну и ладно. Что уж теперь-то.