Всю жизнь я верил только в электричество

  Никак не хотел Кустанай  превращаться в город, похожий именно на город. Весь он был застроен собственными домами, домиками и землянками из самана от своих окраин и берега Тобола до единственной площади перед областным комитетом Коммунистической Партии СССР. Только здесь, в центре, да в районе вокзала он был и выше, и краше. Здания с лепниной под крышами и вокруг окон, цветочные клумбы, плотно утыканные бархатцами и бессмертниками, афиши про фильмы и театральные спектакли на огромных щитах, прибитых к вкопанным столбикам. Тележки на резиновых велосипедных колесах, разноцветные и размерами неодинаковые, тоже добавляли симпатичности улицам. С одних тележек продавали ливерные пирожки, с других газировку с тремя, на выбор, сиропами в стеклянных колбах, а ещё сок томатный, виноградный и яблочный. Газвода была похожа на настоящий лимонад, а сок по вкусу – один в один на тот фрукт, из которого его выдавили. Ну, ещё сахарную вату делали в алюминиевых чанах. И кроме всего этого продавали со столов, покрывающих тележки, разные бутерброды. Тут же стояли синие газетные киоски и той же краской покрытые будки телефонов-автоматов.

  А чуть в сторону от центра и подальше от вокзала не было ничего и никого, кто бы чего-нибудь тебе продал. Про базар я не говорю специально. Тема отдельная. Базар – это самостоятельный город  в городе Кустанае.

В общем, приехал я без настроения после вольготной и насыщенной деревенской жизни в обыкновенную суетливую повседневность, где надо было к восьми успевать в школу, после неё пристраивать себя к каким-то занятиям до самого вечера, а поздно, отгуляв на улице законные три часа, читать учебники и писать всякую всячину по предметам в тетрадки.

До торжественной линейки, знаменующей конец свободной жизни, оставалось три дня. Я после обеда взял портфель свой старый, доживший как-то до третьего класса, и через вечную дырку в заборе влез  на школьный двор. Прошел, наклоняясь  и нюхая любимые бархатцы на  бесконечной клумбе, до огромной деревянной двери, свежевыкрашенной и покрытой лаком.

Вот только в этот момент почувствовал я как соскучился по всем нашим. Учителям, пацанам и девчонкам, по преподавателю уроков труда Алексею Николаевичу. Это был несгибаемый оптимист, который не терял надежды научить нас строгать доски и стамеской вырубать ровные пазы в  будущих табуреточных ножках. По пустому коридору добежал до библиотеки и получил там все учебники для третьего класса. Достались мне книжки старые, разрисованные на внутренних листах обложки мордами всякими, машинами и револьверами. Опоздал. Новые учебники разобрали все, у кого не было родственников в деревнях. Ну, да и ладно. Новый учебник или трёпанный  – учиться опять буду на одни пятерки. Это я знал заранее и наверняка. Сложил учебники в портфель и, перекошенный на правый бок, доплёлся до клумбы с бархатцами. Чем меня завораживал запах их листьев, острый и горьковатый, я так и не понял до сегодняшнего дня. Пытаюсь бесплодно разобраться  сейчас. На даче у меня бархатцам отведено всегда много места потому, что без этого запаха я не могу жить. Как, например, без зарядки по утрам и ледяной воды в бассейне.

Дотащил я свой портфель с умными книжками до скамейки возле ворот нашего дома и сел. По улице гуляли, кланяясь, куры со всех дворов округи, между ними, как на пружинках, прыгали ещё не растолстевшие воробьи. Прохаживались, читая на ходу книжки и толкая перед собой коляску с дитём малым, мамы юные. По длинному скверу из кустов желтой акации с дорожкой посередине, похоронным шагом туда-сюда бродили пенсионеры. Отдыхали и набирались сил для остатка жизни. Всё двигалось ровно, размеренно, неторопливо. Даже машины по обеим сторонам сквера еле катились. Но в сравнении с темпом будня в старой Владимировке  жизнь даже на нашей, удаленной от центра улице, бурлила и неслась как льдины на Тоболе в апреле.

Вот теперь мне и в школу захотелось, и в кружки всякие, и в музыкалку да на тренировки. Ну, ещё в изостудию прямо-таки поманило. К любимому Александру Никифоровичу. В этом году  он обещал начать с нами курс масляной живописи на настоящем холсте.