Всю жизнь я верил только в электричество

Я скинул трико и кеды, плавно втиснулся между периной и одеялом, уложил руки под голову и, глядя в желтый от луны потолок стал вспоминать весь сегодняшний замечательный день, радостный, удачный и счастливый. Школа, отпустившая нас на волю пораньше, грузовик, экскаватор, рисковые падения в пропасть, камешки дорогие нам и ценные вообще, удачную дорогу домой и мою любовь Таньку. Которая как-то по настоящему вскипятила в душе моей и любовь к ней, да ещё и к жизни любовь, и желание всегда быть счастливым. Как сегодня.

  Глава тринадцатая

Снов я почти никогда не видел. Ни в детстве, ни сейчас. Отца спрашивал лет как раз в десять, в то самое воскресенье, когда собирался к дяде Мише: – Почему?

– А чего тебе видеть-то во снах? – он не очень любил со мной разговаривать.

С самого малолетства повернулось так, что с отцом мы друзьями не были. И до самой его смерти, когда мне самому было уже под шестьдесят, так и не сблизили нас высшие силы. Общались всегда в основном михоходом или по делам.

– Прошлого у тебя, считай, пока почти нет, будущее – тьма полная. А настоящее, спасибо скажи, что не снится. Кошмары и сумбур – твоё настоящее. Кто тебе в задницу шило воткнул – не знаю. Но ты с этим шилом ещё глотнёшь горького. Хорошо хоть книжки читаешь. Они тебе в голове незаметно знаки расставляют запрещающие и разрешающие. Если будешь их видеть и соблюдать движение по этим знакам, может, и не пропадёшь.

– С чего бы мне пропасть? – я нахмурился и засопел. – Я ж на вас смотрю и учусь как надо жить. Вы ведь, которые все наши, правильно живёте? Сам слышал от Паньки, что наш род живёт по-людски. Чего бы я вдруг стал пропадать?

  Отец усмехнулся.

– Ну, может и обойдется всё у тебя. Но пока рано надеяться. Свободой народ оглоушили невовремя, да и свобода-то ненатуральная. Время такое. Люди после войны одурели: свобода, мир, строительство коммунизма продолжается! Да, обнаружилась после смерти Сталина какая-никакая, а свобода. На улицах не хватают и по домам ночью не шлындят на «черных воронках». Водку вон можно пить свободно хоть на работе. Участникам войны паёк дармовой к праздникам дают, в кино бесплатно пускают инвалидов. Всё это – и забота и факты свободы. И у нас с тобой поэтому свободы этой – хоть купайся в ней. Свободно газеты можешь любые выписывать. Какие партком с профкомом скажут. Сталина свободно ругай ходи, Ленина хвали и светлое будущее. Вон сколько свободы! Я вон свободно критические статьи пишу в газете своей на любые темы. Какие обком партии редактору разрешит или подскажет. Навалом свободы стало. Ты хоть понимаешь, о чём я?

– Ну! – приходилось активно мотать головой, хотя мало чего мне понятного отец говорил. Я  понимал свою личную свободу. Вот она у меня была. Шурик, брат отцовский, проговорился как-то, что мне специально ничего не запрещают. Вроде бы это приём такой педагогический и воспитательный. Сам должен научиться отличать плохое от хорошего, доброе от злого, нужное от бесполезного. Вот я и жил свободно. Смотрел, думал, выбирал, ошибался и попадал в такие клещи, что до сих пор те места ноют, где жизнь прижимала, потом интуитивно или по подсказке чьей-нибудь сам находил полезное и правильное. Полз к  доброму и справедливому, к знаниям и навыкам через такие непролазные противотанковые «ежи», что ошмётки шкуры своей позади и не считал, да и на боль уже  не обращал внимания.

– Хм…– отец всегда в затянувшемся разговоре со мной обязательно разворачивал любую газету и делал вид, что читает, чтобы не смотреть мне в глаза. – Не знаю, почему ты снов не видишь. Да и не сны главное. Ещё проще сказать –  вообще ерунда эти сны. Ничего они человеку не предсказывают, не портят и не налаживают. Это просто мозги фантазируют. Они-то не засыпают вместе с тобой. Ты разгляди  вот лучше наяву свободу с волей и раздели их.

  Но, видишь ли, друг ты мой молодой:  свобода – это ещё не всё. Она, будем считать, есть. Но её нам всем дают порциями маленькими. Как  обед в детском саду. И приглядывают, чтобы мы не баловались ей как вы, пацанята, спичками. Мы-то уж и привыкли. Ладно, пусть. А вот воля и свобода – это  как весна и осень. Воля – весна. Наша русская воля – это воля самого по себе человека, который ни от кого не зависит и живёт на вольной земле. Этого ему достаточно и он не нуждается ни в божьей милости, ни в  рае господнем: "Вольному воля, спасенному рай". Это поговорка такая народная. Так вот воли у нас нет. Хоть мы ни в рай, ни в ад, ни в Бога не верим. Нет её, воли вольной для вольного человека.