Всюду третий лишний

В ту ночь мы с Люси еще не знали о том, что эту злополучную историю придется отложить ради описания грандиозного пожара на заводе растворимого кофе в Эйлсбери, и, пребывая в состоянии депрессивной опустошенности, отправились в ночной клуб «Гейт», где приняли каждый по две таблетки. Когда мы встали с табуретов, чтобы потанцевать, я только и мог сказать что «Люси?…» и поспешно добавить «я тебя люблю». Она рассмеялась и сказала, что тоже любит меня, а я повторил только что сказанное снова, но на этот раз более настойчиво.

Я, должно быть, решил, что вот-вот не смогу говорить связно и поэтому должен подтвердить свои слова иным способом. Я не знаю, сколько времени мы целовались, но следующее, что я помню, было то, как мы стояли, прижавшись к фонарному столбу на улице у клуба. Проснулся я в постели с Люси в ее квартире в Кваррендоне.

Очень скоро мы с Люси стали неразлучны. Ее постоянное присутствие рядом успокаивало меня, и жизнь стала казаться мне почти безоблачной. Она была моей первой подружкой, ставшей для меня настоящим другом, и через несколько недель я освободил комнату, которую снимала для меня редакция, и мы с Люси переехали в прекрасный, просто сказочный, домик в городке Уайтчерч недалеко от Эйлсбери. Наш домик был настолько привлекательным и по-старомодному опрятным, что казался сделанным из пастилы и мармелада.

Жизнь с Люси казалась жизнью в другом мире, нашем собственном маленьком мире, в который лишь иногда вторгались посторонние силы. Это была веселая, волнующая жизнь, совершенно отличная от той, которой я жил с Карлосом и Дэнни. Нам нравилось смотреть рекламы компании, производящей ковры, когда экран заполнялся лицами руководящих работников и сотрудников отдела продаж, по очереди говорящих в камеру, и угадывать, кто из них директор. По утрам в воскресные дни мы, сидя в небольшом ресторанчике, читали газеты по много часов кряду и в таком количестве, что громадные кучи свежих страниц перед каждым делали нас похожими на огромных панд. Если нам случалось работать в разные смены, то по утрам, когда кто-то из нас уходил на работу, мы говорили друг с другом неслышными таинственными голосами. «Ну пока… Береги себя», – говорили мы, не раскрывая ртов, но тот, к кому были обращены эти слова, по дрожанию губ отлично понимал сказанное.

Люси не могла смотреть фильмы ужасов, фильмы с драками и опасными приключениями, поэтому я никогда не позволял себе говорить загробным голосом или притворяться монстром, зомби, потусторонним духом или чем-либо подобным из разряда сверхъестественного и одержимого желанием творить зло. И еще, если я входил в комнату, а Люси в этот момент стояла спиной ко мне, я должен был спокойно и не торопясь оповестить ее о своем присутствии, иначе она бросалась на меня, размахивая тем, что в этот момент было у нее в руках.

У Люси была привычка, сидя у телевизора, наматывать волосы на мизинец. Это отвлекало меня, и если она сидела рядом со мной на диване и мы были одни, то когда она начинала терзать свои волосы, я шлепал ее по руке, а она, не сказав ни слова, начинала накручивать волосы с другой стороны головы на мизинец другой руки. Не знаю почему, но это напоминало мне манипулирующих пальцами горилл, которых я видел в сериале «Дикая природа в час дня», но и эта ее привычка мне нравилась.

Я мог обсуждать с ней то, что пишу; я раскрыл ей свои амбициозные мечты стать обозревателем, ведущим постоянную рубрику, – я не мог посвятить в это никого другого, потому что никому другому это было бы не интересно, и, что, пожалуй, еще важнее, сам я тоже не испытывал никакого интереса посвящать кого-то в свои планы. Ей досаждала моя ипохондрия. То, что она пропускала мимо ушей все мои жалобы на нездоровье, считая их моими очередными причудами, заставило меня также не принимать их всерьез, и, как ни странно, это меня успокаивало и приносило облегчение.

– Нет ничего удивительного в том, что у тебя болят яйца, ведь ты их постоянно теребишь. Я ведь даже к ним больше и не прикасаюсь. Поверь, у тебя нет ничего страшного.

Она была постоянно занята поисками новой работы и все время отправляла в разные места заявления и резюме. И еще она была необычайно впечатлительной, над этим мы тоже немало шутили, и за это я любил ее еще сильнее. Она хотела стать политическим обозревателем, представителем по связям с общественностью при полицейском управлении, репортером международных новостей, юристом, кем-то (не знаю, как называется эта профессия), кто перестраивает дома, и учителем.

– Как мне всегда хотелось быть учителем!

– Ты никогда за все время, что я тебя знаю, не говорила о том, что хочешь быть учителем. Может, тебе недельку и стоит попробовать поработать учителем-стажером, но только перед выходом на пенсию.

– А почему бы нет, я хоть тогда узнаю, какая именно работа мне больше всего по нраву?

– Да потому что неделю назад ты посмотрела «Элли Макбил» и захотела стать адвокатом.

– Какой ты все-таки безразличный.

После просмотра «Друзей» Люси превратилась в Дженнифер Энистон.

– Люси, ты снова заговорила на американский манер.

– Вовсе нет.