Читаем Всюду третий лишний полностью

– Я буду повсюду в салоне разбрасывать обертки от чипсов и другой еды, буду со скрежетом переключать шестерни в коробке, внутри она вся провоняет, я врежусь в дерево, да так, что от мотора ничего не останется. Представляешь, что я сделаю с твоей машиной?! Дэнни, будь сильным, или я разобью твою чертову машину. Он должен быть сильным, правда, папа?

Отец обошел койку и наклонился, чтобы снова поцеловать Дэнни, по его липу ручьями текли слезы. Я сделал то же самое, и мое лицо тоже стало мокрым от слез. Дэнни повезли в другой конец белого коридора, моего прекрасного брата, все еще прекрасного, несмотря даже на то что голова его сейчас была размером с большой арбуз. «И никто, кроме родного брата, не знал Менте», – прокричал я, торопливо шагая рядом с кроватью до самых распашных дверей лифта, на котором его подняли в операционную.

– Говорите со мной, мальчики, – серьезным голосом попросил отец, почти падая в кресло, стоящее рядом с креслом Джейн в вестибюле. Том и Софи инстинктивно посмотрели на меня, так все обычно смотрели на меня, когда хотели узнать что-то, имевшее отношение к Дэнни; точно также они смотрели и на него, желая узнать что-либо, касающееся меня. И я, конечно же, не сказал ничего про тот самый стук в дверь, а так же и про то, что я уже начал догадываться о причине, по которой Дэнни совершил это. Что значило для него это шоу? Человек, ближе которого у меня не было никого во всем свете, стучался в мою дверь в канун Рождества, за два дня до того, как он будет пытаться покончить с собой – видимо, он искал того, кто мог бы отговорить его от этого, а что сделал я? Перевернулся на другой бок и снова заснул – да будь он трижды проклят, этот сон.

8 декабря 2000 года

Мы все еще в Деминге, штат Нью-Мексико. Первоначально Доминик с Карлосом запланировали на сегодня побывать в Мексике, перейдя через границу в Колумбусе, где и пообедать, но в последний момент планы Доминик поменялись и она не захотела никуда идти, поэтому мы целый день провели в праздности, сидя кружком на солнце. Вид у Карлоса был такой, как будто его только что окатили мочой: он предполагал, что это время они с Доминик проведут вдвоем и им удастся наконец закончить ругань, начавшуюся у горячего минерального источника в кемпинге, когда Карлос поинтересовался, кому Доминик пишет открытку, а она, не раздумывая, ответила: «Одному из наших друзей в Перте». Карлос захотел узнать, когда она собирается прекратить называть «нашими» приятелей ее бывшего мужа и ее, а то создается впечатление, что они до сих пор еще вместе.

В разгаре завязавшейся между ними перепалки, когда я почти поднялся, чтобы уйти и дать им возможность уладить свои разногласия наедине, вдруг неожиданно появилась тройка молодцов в десятигаллоновых шляпах, оказавшихся объездчиками полудиких лошадей. Я спросил у одного из парней, когда будет следующее родео, и он ответил, что ярмарка штата Нью-Мексико закончилась прошлым вечером и мы ее пропустили. Я сказал ему, что судья в Ла-Месе упомянул, что закрытие ярмарки намечено на завтра. Младший из троицы посмотрел на меня взглядом, яснее ясного говорящим, какие чувства пробуждает в нем тот, кто с ним не согласен; за взглядом вот-вот могло последовать накидывание на меня лассо и протаскивание моего тела вокруг кемпинга, поэтому я поспешил сказать: «Да это не имеет значения… а ведь вы действительно правы». Доминик все слышала, она приподняла солнечные очки и посмотрела на меня, не в силах удержаться от смеха, спросила: «Кит, ты что, опять трусишь?»

Все это было совсем не ко времени.

– Черт подери, – вышел из себя Карлос, – Доминик, ты бы лучше объяснила свои почтовые и телефонные шашни, а ты еще и к Киту цепляешься – что это все значит?

Тема: где ты?

Кому: Киту Ферли

От: Люси Джонс

Кит!

Мне необходимо знать, что делать с билетами.

Отказаться от них или нет?

Люси

Тема: Рождество

Кому: Киту Ферли Kitfarley@yahoo.com

От: Джона Ферли

Перейти на страницу:

Похожие книги

Чудодей
Чудодей

В романе в хронологической последовательности изложена непростая история жизни, история становления характера и идейно-политического мировоззрения главного героя Станислауса Бюднера, образ которого имеет выразительное автобиографическое звучание.В первом томе, события которого разворачиваются в период с 1909 по 1943 г., автор знакомит читателя с главным героем, сыном безземельного крестьянина Станислаусом Бюднером, которого земляки за его удивительный дар наблюдательности называли чудодеем. Биография Станислауса типична для обычного немца тех лет. В поисках смысла жизни он сменяет много профессий, принимает участие в войне, но социальные и политические лозунги фашистской Германии приводят его к разочарованию в ценностях, которые ему пытается навязать государство. В 1943 г. он дезертирует из фашистской армии и скрывается в одном из греческих монастырей.Во втором томе романа жизни героя прослеживается с 1946 по 1949 г., когда Станислаус старается найти свое место в мире тех социальных, экономических и политических изменений, которые переживала Германия в первые послевоенные годы. Постепенно герой склоняется к ценностям социалистической идеологии, сближается с рабочим классом, параллельно подвергает испытанию свои силы в литературе.В третьем томе, события которого охватывают первую половину 50-х годов, Станислаус обрисован как зрелый писатель, обогащенный непростым опытом жизни и признанный у себя на родине.Приведенный здесь перевод первого тома публиковался по частям в сборниках Е. Вильмонт из серии «Былое и дуры».

Екатерина Николаевна Вильмонт , Эрвин Штриттматтер

Проза / Классическая проза
О, юность моя!
О, юность моя!

Поэт Илья Сельвинский впервые выступает с крупным автобиографическим произведением. «О, юность моя!» — роман во многом автобиографический, речь в нем идет о событиях, относящихся к первым годам советской власти на юге России.Центральный герой романа — человек со сложным душевным миром, еще не вполне четко представляющий себе свое будущее и будущее своей страны. Его характер только еще складывается, формируется, причем в обстановке далеко не легкой и не простой. Но он — не один. Его окружает молодежь тех лет — молодежь маленького южного городка, бурлящего противоречиями, характерными для тех исторически сложных дней.Роман И. Сельвинского эмоционален, написан рукой настоящего художника, язык его поэтичен и ярок.

Илья Львович Сельвинский

Проза / Историческая проза / Советская классическая проза