Всюду жизнь

Тут он неожиданно, как-то неловко, стесняясь, вложил в руку Федора свернутые жесткие бумажки.

— Возьми вот немного денег, пригодятся…

Федор раскрыл ладонь, увидел пачку топорщащихся красных десятирублевок, и рука его загорелась, будто он держал раскаленные угли; он протянул деньги Радынову:

— Что вы… Ни в коем случае!

— Но почему же? — отступил назад Радынов. — У меня они лишние…

Покрасневший, взволнованный Федор поспешно сунул деньги Радынову в карман пиджака.

— Вы меня обидеть хотите… Не за этим я пришел к вам, Иван Сергеевич…

В замешательстве, виновато пряча глаза, Радынов заговорил торопливо, пытаясь сгладить неловкость:

— Чудак ты, ей-богу… Ну чего ты обижаешься? Тебе надо учиться, писать научные статьи, а ты тратишь силы, чтобы заработать на кусок хлеба…

Уже сердито, резко — видно, происшедшее очень задело его — Федор сказал:

— А я горжусь тем, что с пятнадцати лет зарабатываю себе на хлеб и помогаю матери! И всего добиться хочу только своим трудом, без знакомства и блата, без всяких окольных путей. Если я получу диплом с чужой помощью, я не буду уважать себя!

— Какой щепетильный!.. Извини меня. Да ты садись, садись, пожалуйста! — видя, что Федор собирается уходить, Радынов взял его за руку и стал в шутливом тоне рассказывать о своей нищей студенческой жизни, чтобы Федор понял: не хотел он его обидеть.

— Я сам в молодости страшно гордым был! Рос в такой нищете, что и рассказать стыдно. Голодал, а ни перед кем не заискивал, даже виду не показывал, что нуждаюсь. Другие направо и налево занимали — без отдачи, конечно, бегали по родственникам и знакомым обедать, а некоторые к состоятельным дамочкам и вдовам пристраивались. Я, брат, знаю, как унизительна бедность. На студенческой вечеринке твои товарищи в модных костюмах и накрахмаленных рубашках, а ты, в заношенном до дыр на локтях пиджачишке, обтрепанных, заглаженных до блеска штанах и в разбитых, купленных на толкучке с чужой ноги штиблетах, прячешься в углу, не смея пригласить девушку на танец, потому что тебе кажется, что все только и смотрят на твои лохмотья, и ты втягиваешь голову в плечи и сжимаешься, чтобы стать незаметнее… За какую только работу я не брался, когда был студентом! Каждое лето нанимался матросом на пароходы, ходившие по Оби. И зимой, когда учился, тоже работал. И репетиторством занимался, и вагоны с углем, баржи с дровами и хлебом разгружал. Однажды, помню, с товарищами-студентами селедки в бочках с баржи выкатывали и договорились одну разбить. Катим бочку по сходням, повернули ее немного, будто не удержали, она и грохнулась оземь! Клепки в стороны разлетелись, а селедки по земле! Артельщик, конечно, материт нас, но дело сделано: разобрали мы селедки и потом целую неделю ими и питались, только кипятком с сахарином запивали!

Услышав, что Федор служил в Томске, Иван Сергеевич обрадовался — он окончил Томский технологический институт, — и они вспомнили студенческую столицу Сибири, казацкую крепость на Воскресенской горе, дом, где останавливался Радищев, речку Бассандайку и многое другое.

Отпустили Радыновы Федора только в первом часу ночи, чтобы он успел в метро, взяв с него обещание почаще бывать у них.

Глава одиннадцатая

1

Закончив первый курс, Федор с Тимофеем улетел на родину: Радынов сказал им, что начинается строительство Сибирской электростанции.

Они успели на первый караван из четырех барж, направлявшийся к створу станции. Караван тронулся в путь в начале июля и по высокой воде, затопившей пороги и шиверы, благополучно преодолел Черторой.

Пристал караван к пустынному берегу. На месте будущей гидростанции на краю тайги виднелись две приземистые бревенчатые избушки да несколько землянок — жилье работающей здесь изыскательской экспедиции. Десятка три бородатых изыскателей высыпали на берег; они размахивали руками, громко кричали, восторженно приветствуя первых строителей.

Начальник строительства Правдухин — высокий, с крупными чертами лица, седоволосый человек в защитной штормовке — сильным голосом скомандовал:

— Начать разгрузку!

Крик его отразился от леса и эхом раскатился над рекой.

С барж на берег перекинули бревна, и первый бульдозер задымил, взревел мотором и, лязгая гусеницами, двинулся вниз; не слыханный доселе здесь железный машинный грохот взорвал и расколол таежную тишину.

«Это шум жизни, вторгающейся в тайгу. Отныне и навсегда он уничтожил мертвящее таежное безмолвие, теперь здесь до скончания века будут звучать голоса жизни», — взволнованно подумал Устьянцев.

Загребая широкими лентами гусениц высокую, никогда не знавшую косы траву, бульдозер пошел напролом вперед, срезая ножом кустарник и подлесок. Вслед ему двинулись автомобили, автокраны, экскаваторы, тракторы с прицепами, передвижные электростанции, бетономешалки.

Весь день выгружали и укладывали в штабеля щиты сборных домов, пиломатериалы, кирпич, мешки с цементом, шифер, толь, бочки с соляркой, ящики с палатками и множество других грузов.