Всходил кровавый Марс: по следам войны

Снова запад сверкает молниями и извергает грохочущее пламя. Надвигаются грозные события. От перебежчика-русина стало известно, что 19 апреля противник готовится к наступлению.

Подведено 50 двенадцатидюймовых орудий, имеющих в запасе по тысяче снарядов на каждое. И огромное количество шестнадцатидюймовых «берт». Противник собирается повести наступление большими силами по всему фронту. Из штаба дивизии секретно сообщается об ожидающемся налёте аэропланов и цеппелинов. Для защиты от последних предписано держать наготове по две пушки от каждой батареи. В районе Белоковице и Тигиковице появились свежие австрийские корпуса. Паркам приказано произвести тщательную маскировку зарядных ящиков и двуколок.

Маскировка сделана превосходно. Ящики укрыты под деревьями вдоль широкого рва. Во время осмотра маскировки бросилось кому-то в глаза, что по другую сторону рва мелькает чья-то фигура, которая, переходя от дерева к дереву, внимательно вглядывается в расположение парка.

— Ксёндз, задави его гвоздь! — первым воскликнул зоркий Кириченко.

Базунов свирепо загорячился:

— Чего он тут шляется, мерзавец? Какое ему дело до того, что тут поставлено? Гридин! Тащи его, прохвоста!

— Оставьте его в покое, — заступился Болконский. — Он просто боится, не пушки ли? Не будет ли боя на этом месте?..

— Ну да! Вот это ему и надо: не пушки ли? Если пушки, он сейчас сообщит, что у нас тут резервы запрятаны. А если парки — значит, отступают. Им, подлецам, только бы нюхать, шпионить и доносить. Я бы всех ксендзов перевешал, всех до единого!

Мы обогнули ров и вышли на шоссе.

Гремели орудийные выстрелы. Катились автомобили. Мчались конные ординарцы. Надрываясь, пыхтели мотоциклетки. Небольшими взводами куда-то пробирались драгуны. Грохотали зарядные ящики и двуколки. Плелись понурыми группами раненые — вперемежку с ранеными австрийцами.

Вдали, в стороне от позиций, носились клубы чёрного дыма: горели деревни, зажжённые снарядами немцев. Вместе с гарью и копотью оттуда неслась волна удушливых слухов. Говорили, что Руглицы горят. Говорили, что обозы в панике удирают, раздавая пудами чай, сахар, консервы. Что штаб корпуса передвигается в Дембицу. Что одновременно с полётом аэропланов германцы готовят набег бронированных автомобилей...

Вдруг в воздухе высоко над нами замелькали сверкающие точки. Они опускались, вытягивались — и вот журчащими переливами, как бассейны, заплескались вверху гудящие аэропланы. Их было девять. Звук их становился все громче, назойливее.

Впереди и ниже других летел большой «фоккер». За ним — флотилия «таубе» в четыре колонны, по два аэроплана в каждой. Передовой отделился и стал кружиться над домом ксёндза. Суживая круги, как ястреб, он спускался ниже и ниже. Ярко блестели крылья на солнце. Отчётливей становился чёрный крест. Затрещали солдатские винтовки. «Фоккер» шёл все ниже и ниже.

— Бросил! — закричали солдаты.

Послышался лязг железа, раздался долгий, протяжный взрыв, и в то же мгновение из дома ксёндза повалил густой дым: вспыхнул стог сена, стоявший на дворе у ксёндза. Аэропланы медленно передвинулись вправо от дома, вытянулись длинной лентой, как журавли, и начали осыпать бомбами полотно железной дороги.

— Опять этот ксёндз! — зафыркал сердито Базунов.

— Позвольте, — рассмеялся Болконский. — Ему же пожар наделали, и сено спалили, и сарай — и он же виноват!

— Вы думаете, он даром сено держал? — загорячился Базунов. — Нарочно пожар устроили, прохвосты, чтобы по дыму ориентироваться... Я бы всех ксендзов перевешал...

Патроны все вышли. Из тылового парка пришло донесение: патронов нет и не будет; в местном парке все роздано. Двадцать две двуколки из разных полков четвёртый час дожидаются прапорщика Болконского, который помчался в штаб корпуса за какими-то срочными указаниями. Конечно, это — пустая комедия. Патронов нет и не будет. В шестом часу вечера прапорщик Кузнецов привёз 8оо шрапнелей, и их немедленно расхватали. Солдаты не говорили ни слова. Но было ясно, что они думали. И вдруг неизвестно отчего с долины смерти — с позиций — пахнуло свежей надеждой.

— Тыщу германцев в плен захватили.

— Кто сказал?

— Казак из штаба дивизии.

— К нам подкрепление идёт.

— Кто такие?

— Сводная казачья дивизия.

— Третий Кавказский корпус.

— Да не. Никакого подкрепления. Мост на Дунайце спалили, не дали «ему» перейти. Один полк перешёл, а сорок вторая дивизия накинулась, окружила и весь полк до одного в плен захватила.

— Сорок вторая дивизия — молодцом! Ни одной позиции не сдала.

— Стой! Ординарец из штаба корпуса едет. Останавливаем взмыленную лошадь.

— Кто такой?

— Из сорок второго парка — за патронами еду.

— Где тут, к черту, патроны? Новостей никаких не знаешь?

— Говорят, потеснили немца.

— Ваша дивизия?

— Не-е... Нашу здорово потрепали. Под Тарновом билась... По Тарнову двадцать четыре «кабана» немец выпустил... Да вреда мало. Человек десять убило в сорок втором головном, в четвёртой тяжёлой двух ранило да орудие подбило.

— А в семидесятой бригаде?

— Шестая батарея три орудия потеряла.

— А убитых много?