Логично было допускать, что какие-то из направлений были отвлекающими, а где-то готовится основной удар.
Но пока никаких директив из ставки главнокомандующего не поступало.
Брусилов знал, что куропаткинская стратегия в том числе предполагала «плясать» от контрудара – дать возможность противнику начать первыми, истощить его в обороне, а потом самим перейти в наступление. И больше всего опасался, что если японский натиск покажется Куропаткину слишком уж рьяным, тот в своём обыкновении опять скомандует полную ретираду.
Терять позицию не хотелось. Закрепившись на своём участке, Брусилов наравне с полевыми укреплениями озаботился о подведении подъездных путей, соединяющих позиции с тылом, а также ряда рокадных дорог, облегчавших связь и коммуникацию по фронту.
К тому же в свете предстоящего наступления к переднему краю были подтянуты армейские склады и тыловые магазины. И если поступит приказ «отступать», эвакуировать запасы будет крайне затруднительно.
– Абсолютно с вами согласен, Оскар Казимирович! – отвечал он по телефону Гриппенбергу. – Ежели случится подобное, совершеннейшая выйдет бестолковщина!
Согласно так и не утверждённому плану наступления, вверенные Брусилову части должны были действовать в смычке с 1-м Сибирским корпусом, по сути «ударным», при фланговой поддержке конницы генерала Гурко.
Оскар Казимирович напомнил, что в случае приказа из ставки на контратаку надлежит следовать именно этим наработкам.
Сейчас же предстояло удержаться на занимаемом рубеже, выдержав наступательный порыв противника.
Ожесточённые атаки японцев отбивали в течение всего дня. Разной интенсивности и направлений в пределах фронтальной обороны корпуса.
По обрывочным телеграфным сообщениям то же самое происходило и на других участках фронта.
Из ставки Куропаткина пришёл приказ «держать оборону», «дать отпор», «чинить препятствия».
В общем, надо же (!) – почти «ни шагу назад».
Брусилов лично контролировал ситуацию на передовой, переместив полевой штаб поближе к боевым действиям.
Натиск противника в первой линии как всегда был особо яростным. Длинные плотные японские цепи с фанатичным упрямством пёрли на позиции русских, сопровождаемые вторым эшелоном, где позволяла местность – развёрнутым фронтом, где повзводно, где поротно в колоннах.
Между цепями придерживали расстояние метров в триста. Иногда двигались перебежками.
Складки и неровности позволяли им приближаться на довольно близкие дистанции для атаки. Концентрируясь в группы прорыва, узкоглазые с криками «банзай» бросались на русские укрепления.
– Ваше превосходительство! – Батальон Богатырёва по-прежнему обретался в тылу. Сам штабс-капитан находился при полевом штабе Брусилова, томясь бездействием. – Ваше превосходительство! Не в ущерб делу из состава подразделения могу направить снайперов – выбивать офицеров и взводных командиров противника. А также для поддержки в обороне на опасных участках выделить все наличные пулемётные подвижны́е огневые средства – тачанки. Рокадные дороги, несмотря на распутицу, вполне обеспечат их быструю передислокацию.
Не отрываясь от бинокля, глядя на заволакиваемые дымом сопки, генерал сухо согласился:
– Не помешает. Извольте распорядиться.
Но и без того за свои позиции Брусилов был уверен. Оборону своего корпуса он строил, опираясь на полученные в Петербурге «новые уставы», заставив солдат окапываться в полный рост, обеспечив защищённые дефиле для резервов. Артиллерию разместили укрыто с устройством запасных позиций, организовав перемещающиеся вышки для корректировки стрельбы. Особое внимание уделили средствам связи и коммуникаций.
Знал, что подобный подход применил и Гриппенберг, подозревая, что Оскар Казимирович тоже получил подобные инструкции перед отправкой в Маньчжурию.
Более того, расположение его корпуса для ознакомления с постановкой обороны, посещали и другие корпусные командиры. Когда в скепсисе, но в большинстве с пониманием.
Приезжал оценить подготовку лично генерал от инфантерии Линевич, Николай Петрович. Не без нелепого курьёза.
Осматривая укрыто расположенные батареи, Линевич, видимо, всё не мог взять в толк, как артиллеристы будут стрелять, не видя противника.
Просил пальнуть и даже намеревался взобраться на вышку для оценки точности выстрела.
Ему хоть и объясняли, что позиция батареи японцам ещё неведома и не стоит её раскрывать преждевременно, старый генерал всё ж настоял на своём.
Пальнули!
«Папашка» (как за глаза называли низшие чины генерала) кряхтел, радовался сноровке расчётов, благодарил за молодецкую службу, следуя дальше.
А матерящимся сквозь зубы артиллеристам приходилось менять позиции.