Вскрытие показало…

— Я бы тоже не сбрасывал Петерсена со счетов. Я понимаю, звучит неправдоподобно, что один и тот же человек убил жену и еще трех женщин. Но Петерсен — особый случай. Вспомни Гэйси.[9] Мы до сих пор не знаем, сколько народу он на тот свет отправил. Одних лишь детей было тридцать три. А на самом деле, может, их было несколько сотен. И всех, заметь, он видел в первый и последний раз в жизни. А потом Гэйси убил родную мать, расчленил ее тело и затолкал куски трупа в мусорный контейнер…

Да за кого он меня принимает? Уэсли, видно, решил прочитать мне лекцию «для новичков» — то-то он выпендривается, как подросток на первом свидании.

— Или Чэпмен. Когда его арестовали после убийства Джона Леннона, у него была книга «Над пропастью во ржи». В Рейгана стрелял некто Брэйди,[10] который, между прочим, с ума сходил по одной актрисе. Улавливаешь связь? Наше дело — предотвратить преступление, видеть на шаг вперед. Но это не всегда получается. Не всегда получается разгадать ход мыслей преступника.

От перечисления маньяков Уэсли перешел к статистике. Двенадцать лет назад убийства составляли 95–96 % от всех преступлений. Сейчас эта цифра снизилась до 74 % и продолжает падать. Причем чужих убивают чаще, чем своих. Я почти не слушала.

— Кей, честно говоря, Мэтт Петерсен меня очень беспокоит, — вдруг произнес Уэсли.

Мне стало интересно.

— Он ведь человек искусства. А психопаты по сравнению с обычными убийцами, совершающими преступления из ревности, ради денег или из мести, — тоже своего рода художники, Рембрандты, так сказать. Петерсен — актер. Откуда нам знать, что за роли он играет в собственном воображении? Откуда нам знать, что он не воплощает их в жизнь? А вдруг он дьявольски умен? Может, он убил жену из практических соображений?

— Каких-каких соображений? — Я не поверила собственным ушам, тем более что передо мной лежали фотографии задушенной Лори Петерсен: лицо багровое, ноги связаны, провод натянут между ногами и шеей, как тетива. Я снова и снова прокручивала в уме сцену изнасилования. А он говорит: «Из практических соображений»!

— Кей, я хотел сказать, а вдруг Петерсену необходимо было избавиться от жены? — объяснил Уэсли. — Вдруг она заподозрила, что именно ее муж убил первых трех женщин? Петерсен запаниковал и решил убрать жену. И не придумал ничего лучше, чем поступить с ней так же, как с остальными жертвами, чтобы сбить полицию со следа.

— Эта песня не нова, — холодно заметила я. — Сержант Марино уже излагал мне свою теорию.

Медленно и раздельно Уэсли произнес:

— Кей, мы должны отрабатывать все версии.

— Вот именно, все. А если Марино зациклился на одной — возможно, у него есть на то свои причины, — мы далеко не уедем.

Уэсли бросил взгляд на открытую дверь и чуть слышно произнес:

— Согласен, у Пита свои предубеждения.

— И хорошо бы ты мне о них поведал.

— Полагаю, будет достаточно, если я скажу следующее. Когда мы в Бюро решили, что Марино — подходящая кандидатура для региональной команды, мы стали наводить о нем справки. Я знаю, в какой семье и в каких условиях вырос Пит. Тебе такое и в страшном сне не снилось. Не всем везет.

Уэсли не сообщил мне ничего принципиально нового. Я и сама уже поняла, что Марино не повезло родиться в бедной семье. Люди в его представлении делились на благополучных и неблагополучных, и с первыми Марино было не по себе. Он ассоциировал их с правильно «прикинутыми» одноклассниками и высокомерными одноклассницами, презиравшими его за то, что он не принадлежал к их кругу, и еще за то, что его отец был простым работягой с вечно грязными ногтями.

Все эти слезливые истории я слышала уже энное количество раз. У личностей вроде Марино в жизни только два преимущества — они белые и крутые, а потому считают, что «пушка» и полицейский значок сделают их еще белее и круче.

— Бентон, нам нельзя себя оправдывать. Мы ведь не оправдываем преступников только из-за того, что у них было трудное детство. Если мы начнем использовать данные нам полномочия против людей, которые всего лишь напоминают нам о нашем тяжелом детстве, то куда же мы придем?

И не то чтобы я такая черствая. Я прекрасно понимаю, что значит расти в неблагополучной семье. И раздражение Марино могу объяснить. Я сотни раз сталкивалась с предубеждением, которое свойственно практически каждому. Например, в суде. Ведь известно: если обвиняемый — симпатичный молодой человек с аккуратной стрижкой и в костюме за двести долларов, то, как бы ни были убедительны улики, присяжные в глубине души не поверят, что он действительно виновен.

Сама я могла поверить во что угодно, лишь бы улики были неоспоримые. Но разве Марино анализирует улики? И способен ли он вообще хоть что-нибудь анализировать?

Уэсли отодвинулся от стола, встал и потянулся.

— У Пита свои тараканы в голове. Ты привыкнешь. Я его сто лет знаю. — Он выглянул в коридор. — Да куда этот Марино, черт возьми, запропастился? Его что, волной смыло?

Уэсли покончил с неприятными делами в отделе судмедэкспертизы и канул в солнечный полдень — ему предстояли не менее неприятные дела.