Читаем Вскрытые вены Латинской Америки полностью

На заре XIX в. Александр Гумбольдт оценил стоимость мануфактурной продукции Мексики в 7–8 млн. песо, большая часть которых приходилась на текстильные мастерские. Специализированные мастерские производили сукна, хлопчатобумажные ткани и полотна; более 200 ткацких станков в Керетаро требовали 1300 рабочих рук, а в Пуэбле ткали хлопок 1200 ткачей[5]. В Перу примитивная продукция колониального периода не превосходила качеством индейские ткани, делавшиеся до прихода Писарро, «по ее экономическая важность, напротив, была весьма велика»[6]. Промышленность основывалась на принудительном труде индейцев, которых заставляли работать в мастерских с рассвета до поздней ночи. Независимость уничтожила достигнутые скудные успехи. В Айякучо, Какаморсе, Тарме мастерские к тому времени были уже довольно большими. Городок Пакайкаса, сегодня не существующий, «имел значительное ткацкое предприятие, на котором работало более 1000 рабочих», — пишет Ромеро в своем труде; исчезла и Паукарколья, снабжавшая «фраседас» — одеялами из шерсти — очень обширный район, «и сейчас там уже нет ни одной фабрики»[7]. В Чили, одной из наиболее отдаленных испанских колоний, обособленность благоприятствовала активной промышленной деятельности, начавшейся с самого первого периода колонизации. Там были прядильные и ткацкие фабрики, кожевенные мастерские; чилийским такелажем оснащались корабли, бороздившие Южные моря (часть Тихого океана, омывающая район Полинезии. —Прим. ред.); в большом количестве производились /249/ Металлические изделия, начиная с перегонных кубов и пушек и кончая драгоценностями, нарядной столовой посудой, часами; строились корабли и экипажи[8]. В Бразилии текстильные и металлургические предприятия, добившиеся после XVIII в. первых скромных успехов, также были подорваны импортом иностранных товаров. Эти виды мануфактурного хозяйства достигли процветания, несмотря на препятствия, обусловленные колониальным пактом с Лиссабоном; но уже с 1807 г. португальская монархия, правящая в Рио-де-Жанейро, была лишь игрушкой в руках Англии, реальную силу имела власть Лондона. «До того как были открыты порты, слабая португальская торговля создавала как бы протекционистский барьер вокруг маленькой местной промышленности, — говорил Кайо Прадо-младший, — бедной ремесленной промышленности, это правда, по вместе с тем способной удовлетворить часть внутреннего потребления. Эта маленькая промышленность не могла выжить в условиях свободной конкуренции с иностранцами, даже если дело касалось совсем незначительных товаров»[9].

Боливия была самым важным текстильным центром в вице-королевстве Ла-Платы. В Кочабамбе, согласно свидетельству управляющего Франсиско де Виедмы, к концу века 80 тыс. человек были заняты на производстве хлопчатобумажных тканей, сукна и скатертей. В Оруро и Ла-Пасе также возникли мастерские, предлагавшие вместе с мастерскими Кочабамбы одеяла, пончо и очень прочную байку местному населению, войскам и пограничным гарнизонам. В Мохосе, Чикитосе и Гуарайосе производились чистейшие льняные и хлопковые ткани, соломенные сомбреро, вигоневая и овечья шерсть, сукно и сигары. «Вся эта промышленность исчезла в конкуренции с аналогичными иностранными товарами», — без особой грусти констатируется в книге, посвященной столетию независимости Боливии[10].

Аргентинское побережье было наиболее отсталым и малонаселенным районом страны, пока достижение независимости не привело к перемещению в Буэнос-Айрес центра /250/ тяжести экономической и политической жизни в ущерб внутренним провинциям. В начале XIX в. лишь около десятой части аргентинского населения жило в Буэнос-Айресе, Санта-Фе и Энтре-Риес[11]. Медленно и на допотопной основе развивалась промышленность в центральных и северных районах, в то время как на побережье, как заметил прокурор Ларраменди в 1795 г., вообще не существовало «ни ремесел, ни производства». В Тукумане и Сантьяго-дель-Эсперо, которые сейчас представляют собой «очаги слаборазвитости», процветали текстильные мастерские, производящие пончо трех видов, в других мастерских делали прекрасные повозки, сигары и сигареты, кожи и подметки. В Катамарке изготовлялись полотна всех типов, чистое сукно, черпая хлопчатобумажная фланель для священников; Кордова производила более 70 тыс. попчо, 20 тыс. шерстяных и 40 тыс. байковых одеял в год, туфли и другие кожаные изделия, подпруги и реи, коврики и сафьян. Самые важные мастерские по изготовлению портупей находились в Коррьеитесо. Сальта славилась изящными креслами. Мендоса производила в год от 2 до 3 млн. литров вина, ничем не уступающего андалусскому, а в Сан-Хуане перегоняли 350 тыс. литров водки в год. Мендоса и Сан-Хуан образовывали «торговый перешеек» между Атлантическим и Тихим океанами в Южной Америке [12].

Перейти на страницу:

Похожие книги

Аламут (ЛП)
Аламут (ЛП)

"При самом близоруком прочтении "Аламута", - пишет переводчик Майкл Биггинс в своем послесловии к этому изданию, - могут укрепиться некоторые стереотипные представления о Ближнем Востоке как об исключительном доме фанатиков и беспрекословных фундаменталистов... Но внимательные читатели должны уходить от "Аламута" совсем с другим ощущением".   Публикуя эту книгу, мы стремимся разрушить ненавистные стереотипы, а не укрепить их. Что мы отмечаем в "Аламуте", так это то, как автор показывает, что любой идеологией может манипулировать харизматичный лидер и превращать индивидуальные убеждения в фанатизм. Аламут можно рассматривать как аргумент против систем верований, которые лишают человека способности действовать и мыслить нравственно. Основные выводы из истории Хасана ибн Саббаха заключаются не в том, что ислам или религия по своей сути предрасполагают к терроризму, а в том, что любая идеология, будь то религиозная, националистическая или иная, может быть использована в драматических и опасных целях. Действительно, "Аламут" был написан в ответ на европейский политический климат 1938 года, когда на континенте набирали силу тоталитарные силы.   Мы надеемся, что мысли, убеждения и мотивы этих персонажей не воспринимаются как представление ислама или как доказательство того, что ислам потворствует насилию или террористам-самоубийцам. Доктрины, представленные в этой книге, включая высший девиз исмаилитов "Ничто не истинно, все дозволено", не соответствуют убеждениям большинства мусульман на протяжении веков, а скорее относительно небольшой секты.   Именно в таком духе мы предлагаем вам наше издание этой книги. Мы надеемся, что вы прочтете и оцените ее по достоинству.    

Владимир Бартол

Проза / Историческая проза
Оптимистка (ЛП)
Оптимистка (ЛП)

Секреты. Они есть у каждого. Большие и маленькие. Иногда раскрытие секретов исцеляет, А иногда губит. Жизнь Кейт Седжвик никак нельзя назвать обычной. Она пережила тяжелые испытания и трагедию, но не смотря на это сохранила веселость и жизнерадостность. (Вот почему лучший друг Гас называет ее Оптимисткой). Кейт - волевая, забавная, умная и музыкально одаренная девушка. Она никогда не верила в любовь. Поэтому, когда Кейт покидает Сан Диего для учебы в колледже, в маленьком городке Грант в Миннесоте, меньше всего она ожидает влюбиться в Келлера Бэнкса. Их тянет друг к другу. Но у обоих есть причины сопротивляться этому. У обоих есть секреты. Иногда раскрытие секретов исцеляет, А иногда губит.

Ким Холден , КНИГОЗАВИСИМЫЕ Группа , Холден Ким

Современные любовные романы / Проза / Современная русская и зарубежная проза / Современная проза / Романы