Вслед кувырком

— Не будь дурой. Карты намочишь.

— А какая разница? Ты все сделаешь так, будто я его и не переворачивала. Ведь так у тебя получается?

— Я тебе сказал: не знаю я, как это получается. Если бы знал, сделал бы так, чтобы ты тоже помнила, как я.

— Ну уж нет, спасибо, — отвечает она. — Лучше я все забуду, в том числе этот разговор.

— Джилли, ты только меня послушай…

— Нет уж, это ты послушай, если только не хочешь, чтобы я поставила эксперимент.

Каноэ качается, когда Джилли сдвигается к борту.

Джек откренивает, стиснув зубы.

— Прежде всего, — говорит она, — ты все переврал про Шерлока Холмса. Он говорит Ватсону, что надо исключить невозможное и рассмотреть невероятное. Так что давай попробуем это сделать. Первый раз у тебя шла кровь из носа и ты почти потерял сознание, когда тебя стукнуло волной. Мы тогда вернулись с пляжа и были внизу, в душе, помнишь?

— Это ничего не дока…

Он ойкает и чуть не теряет весло, когда каноэ резко качается.

— В следующий раз переверну, — грозит Джилли, и он знает, что она перевернет. Потом ее лицо смягчается. — Послушай, Джек. Это настолько неправдоподобно, что, может, у тебя было сотрясение или там чего, как говорит Амбар? И разве начисто невозможно, или всего лишь невероятно, что потом, когда дядя Джимми объяснил нам свою игру, ты оказался вроде как под гипнозом, что ли, и поверил, что это правда? Только поверил ты не совсем в то, что рассказал дядя Джимми, а придумал свою версию начет всего, что вокруг тебя происходит? Подумай, я вот про что — ураган, игра в скрэббл, «Мьюты и нормалы», ты и я, и даже дядя Джимми и Эллен — кусочки всего, что случилось в тот день и перемешались в том, что ты мне рассказал. Разве ты этого сам не понимаешь?

Джек не отвечает. Он понимает одно: не надо было ей рассказывать. Это для кого угодно чересчур, тем более без доказательств. Но проблема в том, что никогда раньше он не был настолько предоставлен самому себе. Никогда не приходилось ему нести бремя знания или эмоции одному, как рожденному в одиночку. Никогда он не знал, что значит быть в мире одиноким. Именно это, понимает он теперь, пугало его больше всего: возможность, что его сила встанет между ним и Джилли, разделит их, как ничто другое не могло разделить. И вот этот страх становится правдой, а это хуже всего, что он мог себе представить, потому что этого не исправить ничем. Он думал, что его связь с Джилли сможет послужить достаточным доказательством, что она поверит ему из-за силы его веры. Почувствует, как ему это нужно. Но, оказывается, этого мало. Очень мало. И хоть между ними пробегает поток эмоций, как электрический ток, как кровь, Джилли не может сделать этого прыжка в веру. В чем она неправа, как и великий Холмс, так это в том, что иногда невозможно исключить невозможное. Иногда, веришь ты в него или нет, невозможное стремится исключить тебя. Он не обвиняет Джилли за неверие, только все равно это больно, как предательство. Но вина здесь только его.

— Ты все испортил! — выпаливает она с такой горечью, что застает его врасплох, пока он не вспоминает, что поездка в бухту была ее идеей, с целью покурить косяки, которые они сперли у дяди Джимми. Он мог забыть эту цель, потерять из виду ее и другие элементы, оставшиеся неизменными посреди различных реальности (в конце концов, по большей части все остается таким же), но не Джилли. Он уже видел, как мельчайшие перемены прошлого могут влиять на события настоящие и будущие непредвиденными способами — словно маленький камешек, добавленный или удаленный из русла ручья, влияет на поток воды выше и ниже. С его точки зрения, они оба и пойманы этим потоком, и стоят вне его, и ретроспективно видна некая логика в том, что кажется капризным зигзагом судьбы; как будто фосфоресцируют ветвящиеся линии причин и следствий и паутиной вероятности соединяют то, что глазам Джилли кажется изолированным и не связанным. То, что он это видит — необъяснимо, а потому нечестно. Конечно, она злится. И кто бы не злился? Но разве у него самого нет причин злиться? Ее слепота навязывает ему себя, она бы заставила его носить шоры, путы, если бы могла.

— Нет смысла дальше ехать, — говорит она. — С тем же успехом можем повернуть домой.

— Нет!

И она не успевает ничего сказать, как Джек хватается за правый борт каноэ обеими руками и резко дергает, перебрасывая себя назад. Мир срывается с места и вертится кубарем.

Удивленный крик Джилли обрывается всплеском. Летя кувырком вслед, Джек видит миллиарды крошечных солнц, горящих на многогранном синем самоцвете бухты, потом холодный шлепок, поверхность дрожит — и он там.

* * *

Чем бы ни было это до воздействия войны, небрежения и времени, но сейчас острым глазам Чеглока, глядящим в неровной иллюминации вспышек молнии, предстает груда битого щебня, кирпича, стали и земли, покрытая густой растительностью: стволы карликовых сосен с искривленными ветвями, перепутанные лозы ползучих колючек, качающихся на ветру плетьми, бледные ночные цветы с лепестками, плещущими, как флаги, или повисшими, обмякшими, грязными, словно утонувшие москитыльки.