Когда Чеглок снова открывает глаза, он висит высоко в штормовом воздухе. Сколько прошло времени? Секунда? Меньше? Внизу, в дымящихся развалинах, он видит вирты мертвых нормалов, наложенные на физические останки, накрывающие их призрачными цветными саркофагами. Он глядит сквозь разбитую оболочку псибертронной брони, внутрь тел — или того, что от них осталось, где в мясе роются селкомы, переваривая своих хозяев изнутри, разбирая по молекулам. Скоро не останется ничего, селкомы набросятся друг на друга в каннибальской оргии, и победители рассеются в воздухе, в земле, продолжая служить медианету и — по-своему — Орбитальным. Физические формы мьютов после смерти тоже подвергаются такой же быстрой молекулярной деструкции, пожираемые селкомами, что поддерживают в них жизнь, но только мертвые мьюты — в отличие от зомбированных виртов мертвых нормалов — не проснутся в виртуальной послежизни сверкающего рая или мучительного ада. Вместо этого живая память каждого уникального мьюта будет сохранена в точных последовательностях ДНК и глубоком нейронном картировании, созданном селкомами, чье жадное пожирание есть одновременно глубокое запоминание, и эти данные вольются в интегрированную гештальт-сеть, доступную Коллегии Виртуального Разума, а также Святым Метателям, что трудятся в своих инсеминариях.
Однако сейчас Чеглок способен думать только о своей встрече с Мицаром на площади Паломников и запутанном рассказе тельпа о шпионах, интригах и контринтригах… и самое неприятное — откровение, что он все это время был виртуализован, уже несколько месяцев до этого момента. Что объясняет леденящий ужас перед Сетью, который в нем нарастал… более того, он
Вдруг, откуда ни возьмись, Чеглока захлестывает глубокая, всеохватывающая волна благодарности. Он знает, что это ложь, что его эмоциями управляет тельп, но это знание — чепуха по сравнению с чувством. И так же быстро, как пришла, благодарность исчезает, оставив пустоту, лишенную любых чувств.