Вслед за Бурей

— Прости, что так… Но мальчишку я тебе убить не дам.

Упрямое молчание рыбачки ответило красноречивей слов.

— Я для тебя и так уже девятерых убил, — с упреком продолжал охотник. — А если хорошо подумать, то и весь десяток. Гайрах едва ли выжил — его смерть тоже на моей совести. Он-то, кстати, единственный, кого мне действительно жалко. Остальные — дерьмо. Им дорога к Зарбагу. Но ребенка… Я еще в зверя не превратился.

— А я, значит, зверь! — не выдержала Инга. — Я, значит, тварь поганая! Чудище в человеческом обличие!

Безродная резко повернулась к Кабазу и начала подниматься. Но так и не завершив сей процесс, осталась стоять на коленях в песке напротив охотника, сверкая заплаканными глазами.

— Для меня он их всех убил! Надо же! А свою шкуру, поди, не спасал?! Для меня одной старался! И Шаргашу горло у Райхов вспорол тоже ради меня! За себя Боголюба сраного и не переживал даже! А ничего, что Шаргаш для тебя был втройне опасен против моего?! Да это я только и делаю, что твою тупую задницу раз за разом спасаю! Козленочек… Белый и пушистый козленочек. Слушать противно!

Инга в сердцах плюнула охотнику под ноги и устало уселась обратно в песок.

— Не заколи я тогда Шаргаша, меня бы Райхи просто убили, и все. А тебя этот урод еще долго бы мучил, — обиженно пробурчал Кабаз. — Не зря же ты от него так бежала.

— Наивный мальчишка, — вместе с презрительным хохотом вырвались у Инги из горла слова. — Ты все еще веришь в ту чушь, что я тебе наплела?! Идиот безмозглый! Да я сама на Шаргаша вешалась. Охмуряла его по-всякому, так и эдак себя предлагала, всех соперниц отваживала…

Скулящие нотки, сопровождавшие откровение девушки, наводили на мысль о истерике. Скрывавшая лицо Безродной темнота не давала понять, плачет та, или все дело в смехе. От нахлынувших бурных эмоций рыбачку трясло, но она продолжала бросаться словами. Колючими, едкими, полными злобы и ненависти. Неожиданный выплеск чувств, распирающих Ингу, под натиском горестей последнего времени, вытолкнул на поверхность постыдную правду о истинных причинах побега девчонки из клана. Стены тайны обрушились, и сейчас эта правда потоком помоев лилась на Кабаза, застывшего подле обманщицы.

— Я любила его… Так любила, что совсем умом тронулась. На глазах у всех приставала. Опозорилась… Хуже некуда. А что он?.. Он смеялся. Прилюдно смеялся. А сам трахал меня по кустам… Думаешь, там в орде чудища?! На меня посмотри. Утопила я Лейду! Заманила купаться и… — Плач не дал завершить Инге фразу.

Парень слушал и не верил ушам. То, что Инга искусница врать для охотника было не в новость. Но чтоб так… О таком! Кабану стало тошно от вновь обретенного знания. Стремительно накативший приступ гадливости встретил в сердце Кабаза царившую прежде любовь к черновласой обманщице и… разбился об эту преграду.

«Ну и пусть! Все равно!» — разогнал наваждение в мыслях охотник.

— Не хочу знать подробностей. Я не Ярад, чтобы тебя судить. А перед ним ответишь, когда время придет. Что сделано, то сделано. Нужно дальше жить, а не ворошить прошлое. Сотворила зло, вот и искупай добром. Лисека я на тот остров свезу. А ты успокойся пока и, смотри, не наделай глупостей. Позже поговорим.

Завершив свою речь, Кабаз отвернулся от плачущей девушки и направился к лодке. На душе было мерзко. Ложь Безродной затронула чувства охотника, но не так уж и сильно, как того можно было ожидать. Принять и простить получилось довольно легко. В последнее время случилось так много всего, что Кабан зачерствел, сам того не желая. То, что раньше для родича было ужасным и гадким, нынче сделалось просто плохим. Но границы добра не размылись настолько, чтобы сразу забыть об услышанном. Неприятный осадок покрыл толстым слоем нутро и растает нескоро. Мысль: «Инга — убийца», засевшая в голове Кабана, враз затмила собою все прочие и, похоже, собралась остаться надолго. Может быть и вообще навсегда.

— Поднимайся. Поможешь, — грубо бросил мальчишке Кабаз.

Лисек, будто не слыша приказа, продолжал жаться к борту долбленки, тараща глаза на охотника — даже всхлипывать перестал, так боялся «Вархана». Пришлось Кабану, ухватив паренька за грудки, самому его на ноги ставить. Получилось. Мальчишка поднялся и даже слегка подсобил с челноком.

Вскоре, прочертив по песку борозду, лодка достигла воды. Бывший пленник и нынешний молча плыли вдоль берега к югу. Инга же, не меняя ссутуленной позы тихо скулила, уткнувшись в ладони лицом. По мере увеличения расстояния, отделявшего челнок от Безродной, плач рыбачки постепенно стихал. Вскоре стенания девки окончательно канули в тьму за кормой, и Лисек, скопив невеликую толику храбрости, решился осторожно спросить:

— А куда мы плывем?

— На пустой островок, — оторвался от горьких раздумий Кабаз. — Тот, что напротив южной косы. Будешь там жить.

— Не буду… Помру я там, — обреченно вздохнул паренек. — Но лучше уж так.