Вслед за путеводною звездой (сборник)

– Знаю, – кивнул Птица, – вы так обманываете своих детей. Очень хитро придумано.

– Обманываем? – обиделся актер. – Вовсе нет. Сказки учат детей добру и справедливости.

– А еще тому, что смерти нет, и что все кончится хорошо, – кивнул мальчик.

Старик хотел, было, возмутиться и сказать, что это слишком мрачный взгляд на мир для такого юного создания, но вовремя понял что этим-то и докажет правоту мальчишки. В конце концов, то, что говорил Птица, было правдой. Актер вспомнил свое детство и то, как мама уверенно объясняла ему, что любимый спаниель Комо просто устал и прилег отдохнуть.

* * *

Приключений зайца и волка, равно как и американских аналогов, найти не удалось, зато обнаружились «Отроки во вселенной». Актер задумчиво поглядел на Птицу. Поймет ли? Но потом вспомнил, как парень с легкостью рассуждал о небывалых и потрясающих вещах и решил: поймет, еще как поймет. Скормил диск плееру, взялся за пульт, активировал систему. Мощный старинный проектор басовито загудел, нагреваясь, и выплюнул на экран квадрат белесого света, заставляя тени ветвей поблекнуть. Старик хотел было оставить пульт мальчику и пойти почитать, но сам увлекся основательно подзабытым сюжетом. Приключения юных космонавтов так захватили пожилого человека, что он пропустил вечернюю порцию таблеток. И даже не заметил этого. Что уж говорить о Птице, который буквально прирос к экрану.

* * *

Фильм кончился, по стене, уподобившись дождевым струям, покатились белые дорожки титров. Мальчик давно спал, укрытый шотландским пледом. У него в ногах тихо повизгивал во сне умиротворенный Баронет. Лапы пуделя едва заметно шевелились.

Актер устроился в своем любимом скрипучем кресле и смотрел в окно. Ночами, когда непобедимая старческая бессонница накатывала сухой, шершавой волной, он частенько сидел вот так, не двигаясь, врастая в интерьер. Иногда актер воображал себе, что утром кто-нибудь явится, взломает дверь и вместо живого человека найдет облаченный в халат манекен с приклеенной бородкой и наспех намалеванными глазами. Однако этой ночью все было по-другому. Что-то странное, небывалое забрезжило в ветхом, изнуренном годами сознании забытого кумира. Нечто яркое, свежее, удивительное, заставляющее бесформенные тени прошлого вновь обрести цвет и утраченные очертания. Вслед за первой переменой не замедлила явиться и вторая. Целый каскад обыденных звуков: тиканье часов, скрип и шорохи старого дома, стук дождевых капель по карнизам и крышам, шум ветра и отдаленный гул городских магистралей – почудился актеру волшебной симфонией, исполненной великой жизненной силы и тайного смысла. Еще немного, и он прочет послание, зашифрованное в этой ночной мистерии. Актер оперся руками о подлокотники и начал медленно подниматься из кресла. Он чувствовал, как стонут и рвутся тысячи крепких нитей, которые удерживали его в одном положении многие годы. И вот – свобода! Актер сделал несколько шагов по комнате. Точно новорожденный, он неуклюже прошествовал от окна к стене, принялся одну за другой хватать лежащие на столах и полках вещи, подносить их к самому носу, ощупывать, гладить. И темные холодные предметы отвечали на ласку, взрываясь рождественскими фейерверками воспоминаний. Пританцовывая и вполголоса что-то напевая, актер отправился на кухню, открыл холодильник, добрался до запретной банки оливок с анчоусами, одним махом выдернул крышку, вдохнул терпкий, соленый запах Адриатики. Минута заполошных метаний по квартире – и вот на столе матово поблескивает бутылка «Медок» оч-чень хорошего года.

Актер сделал долгий глоток, катая вино по небу, с наслаждением проглотил, а затем аккуратно опустил мокрую блестящую оливку на язык. Еще один взрыв сверхновой! Теперь у него внутри плескалось целое море воспоминаний. Он опасливо поднял голову, уставился в мокрый бриллиантовый сумрак за окном. Стая была там. Старик повернулся спиной к окну и вгляделся в темноту коридора. Отброшенная тьма ждала его в пыльной, пропахшей валокордином глубине, клубилась роем рассерженных черных стрекоз, готовая взять реванш в любой момент. Согнуть, сломать, вывернуть наизнанку изношенное дышащее на ладан дряхлое тело. Нужно было действовать, и действовать быстро.

* * *

Люся жила на втором этаже. Всю жизнь она пудрила, подводила, подтягивала, клеила фальшивые бороды. Неумолимая машина кинематографа выбросила их на обочину почти одновременно: пожилого актера и престарелую гримершу. Ночной звонок не разбудил ее. Бессонница царствовала и в этой квартире. Если старушка и удивилась черному плащу и пыльной, но все еще шикарной шляпе, то не подала виду.

– Нужно лицо, – он сказал это почти без отдышки, а Баронет издал сиплый гавк, подчеркивая слова хозяина.

– Прошу, – Люся произнесла это так, словно давно ждала ночного визита.

* * *