Вслед за тенью. Книга вторая (СИ)

Перед глазами предстают высокие кожаные подголовники… Светло—коричневого оттенка, они возвышаются впереди меня и закрывают обзор. На водительском сидении я вижу маму. Волосы красиво струятся по ее спине и зеркальной гладью отражаются в лучах солнца, бьющих в слабо затонированное стекло окна. Мама ведет машину. На скорости. Будто куда-то торопясь. Ремень детского кресла, в которое меня усадили, туго врезается в грудь и не позволяет свободно двигаться. А мне очень хочется посмотреть на дорогу и машины, мчащиеся перед нашей.

В салоне негромко звучит мамин любимый «Одинокий пастух». Я еложу на своем сидении и настойчиво пытаюсь выглянуть из-за подголовников.

«Не вертись! — велит мама, — Укачает!»

Мы подъезжаем. Останавливаемся.

— Лето. Жарко. — начинаю пересказывать Кириллу Андреевичу всё, что вижу. — Мы с мамой выходим из машины и подходим к забору. Он настолько высок, что мне приходиться запрокинуть голову, чтобы увидеть на самом его верху… Что это там? Пики… Да… Острые… Мне нравится, как они блестят на солнце. Переливаются золотом… В заборе есть вход. Массивный… С широкими воротами. Темно-красными… Нет… Ближе к бардовым… Примерно на три тона темнее забора из красного кирпича. Кирпичики теплые… Почти горячие. Я провожу по ним ладошкой и слышу мамино:

«Не трогай! Руки испачкаешь!»

Она нервничает. Я чувствую это… Чувствую по тому, как крепко она сжимает мою ладонь в своей… Почему нервничает? Не знаю… А хотя… Хотя знаю… Из-за папы…

«Папа, ты же знаешь, что случилось! Точно знаешь! Расскажи мне! Или я пойду к нему!»

Вдруг «кадр» на секунду завис, а потом бесследно исчез. Словно телевизор сломался. Я попыталась его «починить». Не получилось…

— Дальше! — настойчиво ворвалось в уши.

— Кадр оборвался… Не вижу… — сообщила я зрителю своего «спектакля».

— Кто сказал то, что ты сейчас передала?

Я взглянула на Кирилла Андреевича и заметила, что он снова сидит в своем кресле, и задумалась:

«Когда он отошел от меня? Почему я не заметила? Ах да, он отошел раньше. Еще предложил мне присесть в кресло напротив. Как же я устала от этих воспоминаний!»

— Екатерина, ты здесь?

— Где ж еще… — с досадой пробурчала я.

— Ответь на вопрос! — Прозвучало настойчиво.

— Повторите его… Пожалуйста.

— Кто сказал фразу: «Ты же знаешь, что случилось»?

— Мама.

— Кому?

— Дедушке…

— Его не было в тот день с вами.

— Она это сказала раньше…

— Меня не интересует то, что было раньше. Необходимо, чтобы ты вспомнила то, что произошло в моем саду.

— Вашем?

— Так… Похоже, ничего не выйдет… Не справляешься.

— Сейчас… Я попробую еще раз…

— Пробуй. Вы с мамой стоите перед воротами. Сосредоточься. Вспомни о шмеле и о том, что было после.

— Хорошо…

Снова закрываю глаза. Напрягаю память и вижу маму у дедушки в кабинете. Он — рядом с ней. Слышу его голос.

«Пустая трата времени», — говорит он.

«Почему?» — отвечает мама.

«Стоп! Не то… Сад, Катя, сад… Это было раньше сада…»

— Сейчас… Я справлюсь… — шепчу то ли себе, то ли моему зрителю, безмолвно восседающему на своем троне и терпеливо ожидающему «продолжения банкета». Сквозь ресницы приспущенных век вижу его глаза, пристально следящие за каждым моим движением.

Делаю глубокий вдох—выдох и снова сосредотачиваюсь на том дне.

— Озвучивай все, что видишь, — велит мне голос «за кадром».