Вслед за Великой Богиней

Немало потрудившись, взяв измором и принуждением, он окрестил большинство пелымских вогулов, за исключением самого Сатыги и его приближенных, укрывавших в тайге главного кондинского идола.

Именным приказом сибирскому митрополиту от 6 декабря 1714 года Петр I снова предписал: «По сему указу ехать тебе, богомольцу нашему, во всю землю Огульскую и Остяцкую и во все уезды, и в татары, и в тунгузы, и в якуты, и в волостях их, где найдешь кумиры и кумирницы и нечестивые их чтилища, и то по сему… указу пожечь, а их вогуличей, остяков, татар и всех иноземцев Божиею помощью и своими трудами в христианскую веру приводить…»

Весной 1715 года митрополит снова выехал к вогулам. В составе миссии был сыльный казачий полковник Григорий Новицкий, высокообразованный для своего времени человек, оставивший в память о своей миссионерской деятельности «Краткое описание о народе остяцком» — бесценный труд, к которому будут обращаться многие историки и этнографы. Не избежать этого и нам.

Упорное сопротивление миссионерам оказали кондинские манси из Нахрачинских юрт, что в среднем течении Конды. Прибывшим вероисповедникам вогулы во главе с горбатым шаманом Нахрачом Евлаевым то грозили смертью, то предлагали увеличить дань на своего идола, наложенную будто бы Ермаком, наконец согласились принять крещение с условием: бога их не уничтожать, а, окрестивши и возложивши на него золотой крест, поставить в церкви; самим вогуличам окрестить жен и детей; многоженство не запрещать; дозволить употреблять в пищу конское мясо.

Когда переговоры не принесли успеха, нахрачевцы внешне приняли христианство, в душе оставаясь язычниками. «Нахрачевцы, — писал протоиерей Сулоцкий, — были самые лукавые из новокрещеных, отдавая Филофею своего идола, отдали ему подмененного, а своего многочтимого укрыли в лесу».

Шаман Нахрач поплатился за это жизнью, став еще одной жертвой во славу Яхи-бабы.

Сокровенное место, где обрела свое пристанище Золотая Баба, охранялось стражей в красных одеждах. Никто, кроме главного шамана, не имел права входить в кумирню, чтобы узнать волю идола, который, по словам вогулов, если требовал жертвы, то издавал голос младенца (И. Завалишин. Описание Западной Сибири). Неизвестно, слышал ли этот крик отважный полковник Григорий Новицкий из свиты Филофея, упорно искавший в кондинской тайге Золотую Бабу. Убитый вместе со священником Сентяшевым при неясных обстоятельствах, он так и не успел дописать свое «Краткое описание о народе остяцком».

Захваченных у язычников идолов миссионеры предали огню. Сожгли дотла Ортика. Не пожалели и Менква. Расплавили и вылили в Обь медного гуся. Спалили обского старика — царя рыб. Рассказывают, что из пламени его костра вылетела и устремилась в небо душа речного бога, принявшая облик белого лебедя.

Золотую Бабу отыскать не смогли. Не выдали национальную гордость и святыню хитроумные остяки. Надежно схороненная в безбрежной тайге и бескрайних болотах, с тех пор навеки сгинула со света Золотая Баба — Сорни-най. Но, по суевериям угров, никто не может умереть и исчезнуть бесследно, не оставив на земле своего антипода, злобного призрака, который бродит незримо среди живых, причиняя им горе и неприятности, строя пакости и всевозможные козни, лишь иногда являясь в виде тени.

От сожженных югорских идолов и Золотой Бабы тоже остался такой двойник. Имя ему — Баба-Яга.

Верста пятая По неведомой дорожке

В Марайской волости украдена ЯГА из буро-карих конских кож, кожан из козлиных овчин, дровни, два хомута и вожжи.

Тобольские губернские ведомости, 11 января 1864 г.

Один мой знакомый по клубу «Тюменская старина» однажды посоветовал: «Кончай ты искать свою Бабу-Ягу! Баб кругом и без того полно, а Ягу и искать не надо — в каждом коллективе своя имеется. Сказки это же для детей…»

Я не стал с ним спорить тогда: пришлось бы долго объяснять, что не всякая сказка детям предназначается. Салтыкова-Щедрина, например… Известный в XIX веке их собиратель А. Н. Афанасьев, сказками которого я как раз занимался, именно так и считал.

Действительный член Русского географического общества по определению этнографии Афанасьев осмысливал русские сказки в понятиях так называемой «мифологической школы», усматривая в происхождении народно-поэтических образов зависимость от древнейших мифов, порожденных обожествлением природы. В них я надеялся отыскать кончик той путеводной нити, которая может вывести в царство Яги.

Афанасьев взял из архива Русского географического общества хранившиеся там сказки, присоединил к ним многочисленные записи В. И. Даля и составил сборник, в который вошли сказки архангельские, вологодские, енисейские, казанские, пермские, новгородские и иных краев и мест России с запада до востока. Издание сказок достоверностью представленного материала заслужило похвалу Н. А. Добролюбова.