Вслед за Великой Богиней

Так было положено начало «златокипящей» Мангазее на реке Таз, городу-таможне. Воеводы Мосальский и Пушкин пробыли в Мангазее два года. Как они жили в новой государевой вотчине, подробных сведений не сохранилось. Известно лишь, что в 1602 году мангазейский воевода Савлук Пушкин по подозрению в утайке хозяйских денег запытал до смерти торгового приказчика, некоего Василия, впоследствии найденного нетленным и перенесенного в туруханский монастырь (память святому мученику Василию Мангазейскому 23 марта). Василий был первый признаваемый за богоугодившего, через свои жестокие мучения от немилостивого игемона, корыстолюбивого Савлука Пушкина. Благоговейные люди в Енисейске, Туруханске и самом Красноярске имели иконы с ликом этого мученика, изображающие юношу лет в 19, в одной только белой рубашке, а на боку иконы изображено его мучение при купце и воеводе». (Эта запись относится к 1827 году, см. Пестов. Записи об Енисейской губернии.) Естественно, что имя мучителя не составляло тайны как для верующих сибиряков, так и для Александра Пушкина, не имевшего оснований гордиться таким предком, а потому никогда о нем не упоминавшего. След воеводы Савлука из рода Пушкиных затерялся, но его напарник воевода Василий Михайлович Мосальский в истории изрядно напетлял и напачкал.

По возвращении из Мангазеи в ноябре 1604 года князь Василий состоял осадным воеводой Путивля и там решился перейти на сторону самозванца. Предательски сдав Лжедмитрию город, он выдал ему старшего воеводу Салтыкова и стрелецкого голову с сотниками. Вскоре Мосальскому удалось оказать еще большую услугу самозванцу — спасти его от плена и смерти при Добрыничах. О предательстве «окаянного» Мосальского, А. С. Пушкин упоминает в сцене «Ставка», в которой Гаврила Пушкин говорит Басманову: «Димитрия ты помнишь торжество / И мирные его завоеванья, / Когда везде без выстрела ему / Послушные сдавались города, / А воевод упрямых чернь вязала?» За верную службу Лжедмитрий приблизил Василия Мосальского и поручал ему самые важные дела. В 1605 году его посылают в Москву для устранения патриарха Иова и детей царя Бориса. С именем Мосальского связано позорное убийство царицы Марьи и Федора Годунова, он же по распоряжению Лжедмитрия перевез в свой дом несчастную Ксению Годунову, опозоренную впоследствии самозванцем. За последнюю заслугу Лжедмитрий пожаловал Мосальскому звание боярина и верховного маршала, а народ наградил его титулом «окаянный».

В трагедии Пушкина «Борис Годунов» мы видим Рубца-Мосальского в последней сцене убиения царевича. Всего несколько строк отвел Пушкин роли «окаянного Рубца». В трагедии он большего и не заслуживает, но из истории содеянного им не исключить. При всем желании.

Пушкин для написания своей трагедии по крупицам собирал исторические свидетельства, читал летописи, жизнеописание царя Федора, составленное патриархом Иовом, известия Г. Миллера, Щербатова, Петрея и другие. Следовательно, он должен был подробно знать жизнь и деяния окаянного князя, имя которого с 1601 года постоянно упоминается рядом с именами Савлука и Остафия Пушкиных.

Вместе с предками Александра Пушкина он стоял у колыбели города-таможни на лукоморском побережье — Мангазеи, вместе с ними участвовал в «смуте».

Точности ради стоит отметить, что Остафий Пушкин в описываемых в «Борисе Годунове» событиях участия не принимал и принимать не мог, зато рядом с самозванцем оказался другой, и тоже прибывший из Сибири, Пушкин — Гаврила Григорьевич.

Заметный персонаж трагедии «Борис Годунов», бывший стрелецкий сотник Гаврила Пушкин, в 1601 году, пережидая опалу, служил письменным головой воеводы городка Пелым, что на реке Тавде — опорном пункте для освоения Зауралья и Сибири. Забытый и захиревший теперь городок заслуживает, чтобы о нем упомянули подробнее. Через Пелым, служивший таможенной заставой, торговый путь шел по реке. Поэтому зимой и летом торговые караваны из Азии в Европу не могли миновать Пелыма, и должность, занимаемая Гаврилой, могла приносить ему немалый доход.

«Гаврила Пушкина — писал о нем поэт, — я изобразил его таким, каким нашел в истории и наших семейных бумагах. Он был очень талантлив — как воин, как придворный и в особенности как заговорщик». С такими талантами Гаврила не мог долго прозябать в захолустье. Из Пелыма он был назначен воеводой в Белгород, откуда и перешел под знамена самозванца.

Судя по всему, Александр Сергеевич должен был знать о сибирском периоде жизни Гаврилы Пушкина и о его таможенной службе. Но при дворе и в свете было не принято гордиться службой на далеких окраинах России. Такая служба зачастую приравнивалась к опале и изгнанию, а потому замалчивалась потомками первопроходцев. Семейство Пушкиных не было исключением из этого правила и не любило вспоминать сибирских предков. Отсчитывать свою родословную от «владетельного» абиссинского князя престижнее, чем от опального воеводы из сибирского захолустья.

Верста девятнадцатая Государева таможня