Проснулась Марья как от кошмара, сердце билось о грудную клетку, словно пыталось ее проломить. На краю кровати она обнаружила сложенную одежду, очень простую, крестьянскую, из небеленого льна. Но она была мужской, и Марья готова была расцеловать того, кто принес ей штаны вместо осточертевшего платья.
Темная арка под фиолетовой мозаикой вела в низкую и темную пещеру, у стен зловеще свисали соляные сосульки, усеянные каменными светлячками, и их мерцание отражалось в темной и неподвижной воде бассейна. По краям он был выложен плиткой из светлого шершавого камня, и Марья осторожно присела, тронула кончиками пальцев неподвижную гладь воды. Теплая. Она едва заметно попахивала серой, но это не могло ее смутить.
В воду она погрузилась с головой и не выныривала, пока хватало дыхания, пока шум сердцебиения в ушах не стал оглушительным. Она царапала кожу, словно пытаясь содрать ее, вырвать из себя воспоминания о кровавой трапезе сестры, как отравленный шип выдернуть сомнения, которые породил в ней Финист.
От нахлынувшей злобы она едва не наглоталась воды, с судорожным вздохом вынырнула и долго дышала, наслаждаясь прикосновением прохладного воздуха к горящим щекам. Ледяная грань между нею и монстром внутри истончилась и таяла на глазах, но холодная пустота в груди осталась, и Марья едва снова не разрыдалась от обиды. Она не хотела горевать по Финисту, но тоска не оставляла ее, напоминая раз за разом: ты одна, теперь навсегда одна, не на кого надеяться, некого обвинять.
Ей стоило понять это раньше, тогда сейчас не было б настолько больно. Финист и так позволил отсрочить осознание почти на месяц, а она, вместо того чтоб готовиться к нему, только пряталась среди иллюзий, сидела, сложив ручки.
Правильная, послушная сестра.
Сколько прошло времени? Не меньше двух недель, это точно. Марья с трудом вспоминала прежнюю жизнь, побег из университета и от друзей, которые слишком быстро стали близкими. Опасно близкими. Ссориться или игнорировать было уже поздно, и это стало еще одним аргументом в пользу возвращения: она же все портит, все всегда портит. Только и осталось надеяться, что она ушла, когда еще можно было что-то исправить.
Из спутанных волос Марья с трудом вытащила серебряную веточку с острой почкой на конце, еще не успевшей развернуться в широкий лист. Что ж, не самое неприятное, что она могла подцепить, пока неслась сквозь железный сад. Уж лучше веточка, чем паутина.
Когда Марья вернулась обратно в покои, там ее ждала хозяйка. Кошки снова ходили кругами вокруг нее – правильными, одинаковыми траекториями, как заколдованные.
– Вижу, хорошо тебе спалось.
Марья смахнула со лба влажную прядь и неопределенно пожала плечами. Она не чувствовала себя отдохнувшей.
– Скажи, у тебя есть браслет? – Марья сразу взяла быка за рога, не желая тянуть время. – Бирюзовый или лазоревый, очень яркий, узкий и гладкий, и он вмиг может стать черным.
– Может, и есть, может, и нет, – лицо мумии осталось неподвижным, но в голосе проскользнула лукавинка. – Откуда ж мне знать?
– Разве ты не хозяйка этой горы? Разве не тебя здесь каждый камень слушается?
На этот раз смех ее был грустным.
– Кому хозяйка, кому пленница. Разве ты, пока у Полоза гостила, хозяйкой в его доме была? Вот и я против воли здесь осталась.
Марья уселась на кровать, поджав озябшие ноги. Побарабанила пальцами по коленке.
– Почему Полоз сам не может забрать у тебя этот браслет? Если допустить, что он у тебя есть, конечно.
– Потому что в Медную гору ему никогда ходу не было. Все земли своими назвал, по каждой золотой жиле прошел, а гора его не пустила. И та, что до меня здесь была, не пустила. – Хозяйка перевела взгляд на одну из стен, и кристаллы на ней начали менять цвета, из темно-зеленых становясь фиолетовыми, и в их разводах проступил узор: змея, свернувшаяся кольцом вокруг камня. – Я и сама мало знаю о той, что была здесь раньше. Может, именно она была настоящей хозяйкой. Может, такой же пленницей, как и я, оставленной сторожить от змея сокровища, которые уже никто не заберет.
– Она была… такой же, как ты? – осторожно уточнила Марья, замялась и неуверенно уточнила: – То есть такой же мертвой?
Мумия расхохоталась, щелкая зубами, зеленое свечение в глазницах стало ярче.
– О нет, Марья, она была иной. Она была камнем. Она была кварцем и малахитом, яшмой и аметистом, лазуритом и бериллом. Когда она явилась за мной, я разрыдалась от ужаса, но она утерла мои слезы и утешила, обняла и разбила цепь на шее…
– Это Полоз с тобой сделал?
Хозяйка покачала головой:
– Тогда он был для меня сказкой, и сказкой неинтересной. Это старатели о нем шептались, мне же о том знать не следовало. Мою судьбу решили люди. Не морщись так, девочка, разве не знаешь, что с их жестокостью ни один дух, ни один бог не сравнится? Обрушилась новая штольня, в старом забое шла пустая руда, и барин сгонял рабочих в шахту десятками – он и медяка прибыли терять не хотел. А крепостные? Невелика цена, всегда новых пригнать можно. Они же для того и нужны – чтобы умирать.