– Так может, она была права?
– Я и так знаю, что она права. Думаешь, жить от этого приятнее?
Рыжая рассмеялась и коснулась губами лба Марьи. Мягкое тепло растеклось по телу, как в детстве, когда отец на ночь укрывал одеялом.
– Иди, – шепнула рыжая. – Впереди ждет наша старшая сестра. Будь с нею осторожна.
Колонны расступились, открывая среди спирального узора на полу дорожку из матовых белых плит. Наступать на них было приятно – шершавое стекло источало тепло, и на одной из них Марья замерла, отогревая озябшие ноги.
И набираясь смелости перед последним шагом.
Едва она переступила через порог, как белый свет хлестнул по глазам, и Марья вскинула руки, закрывая лицо. Не сразу она приноровилась к сиянию, глаза слезились, и едва-едва удавалось приподнять ресницы. Вся комната была выточена из огромного кристалла, прозрачного, лишь местами в стенах мелькала белая муть, больше похожая на застывший в камне дым.
Марья сглотнула – слишком уж это все походило на ледяной терем, разве что было тепло.
И очень, очень тихо.
Старшую из сестер Марья заметила, когда она уже приблизилась. Она была бела, абсолютна бела, словно целиком состояла из снега. Лица Марья различить не смогла.
– Ты тоже хочешь у меня что-то забрать?
– Верно. И раз ты дошла сюда, у тебя уже нет возможности отказаться.
Марья только плечами пожала и закрыла глаза. Ей казалось, она готова уже ко всему.
Мир поблек и отодвинулся назад.
…У Влада чуткие пальцы и внимательные серые глаза. А еще – конспекты за последнюю неделю, и это, конечно, прекрасный повод, чтоб пригласить его в заснеженный парк, хотя тетради, будем честны, можно было б и в университете передать.
Снег скрипит под ногами, стаканчик кофе приятно согревает ладони, а крупные снежинки падают медленно и торжественно. Можно дурачиться и ловить их языком, щуриться в белесые тучи, любоваться заснеженными деревьями. Хрупкая предновогодняя сказка.
– Что-то в этом году совсем на украшения города пожлобились, – Марья морщит нос и крутит головой по сторонам. Редкие гирлянды еще не горят – слишком светло, но уже можно заметить, как их мало.
– Надеются на погоду, не иначе. – Влад щурится хитро, и Марья просто не может не улыбнуться ему в ответ и не поддержать шутку.
– О да, опять хотят на природу свои обязанности переложить!
На ярмарке Влад покупает яблоко в карамели, и они едят его вдвоем, смешно и неловко сталкиваясь носами и смущаясь, как дети.
Зимние сумерки наступают быстро, стирают всех горожан, лишают индивидуальности, оставляя только смутные темные силуэты. Разом вспыхивают гирлянды. Марья морщится: в этом году они предсказуемы и банальны – снежинки и остролисты, словно гнилью тронутые серыми линиями неисправных участков светодиодной ленты.
Огоньки, опутавшие ветви деревьев, смотрятся куда более сказочно и празднично.
Марья оглядывается, хочет уже дернуть за рукав Влада, предложить состязание: найди самое красивое дерево в парке, но среди темной толпы замечает затянутые белым глаза, смутными бликами отразившие свет.
Озноб пробегает по спине, и его тут же сменяет жар, когда ненависть и азарт поднимаются волной, грозя утащить Марью так глубоко, что уже никогда не выплыть.
Стаканчик в пальцах лопается, и остатки остывшего кофе выплескиваются на джинсы.