Вслед за змеями

И не знала, кого теперь ненавидеть. И что дальше делать – тоже. Только и могла, что всю злость, ярость и обиду на себя же саму направить на камень, черпать в ней силу, раз за разом проскребать борозды и опускать уставшие руки.

Но о шелковый камень даже слепая ярость разбивалась и откатывалась назад волной, только красноватые капли тускло блестели среди перламутровой зелени. Марья дышала с трудом, то и дело срываясь на кашель.

Но если сдастся, если она не справится, то Навь так и продолжит гнездиться внутри, продолжит гноем и гнилью просачиваться в мир, оскверняя и разлагая. Марья вздохнула. И честно призналась себе, что ей плевать на мир, как было наплевать на неоплаканную каменную Аксинью. Но если удастся вернуть Аню, захочет ли она жить в гниющем заживо мире?

Марья чихнула и снова впилась пальцами в камень.

Рядом раздался скрежет – одна из черных кошек пристроилась рядом, щуря мерцающие колдовской зеленью глаза, выгнула спину, всласть точа когти о камень. И тот покорно распушился, потянулся лохматыми нитями – бери и свивай в пряжу.

Марья с улыбкой почесала кошку за ушами.

– Мне бы твои когти, красавица, – вздохнула она.

Теплое пушистое тело ткнулось в бедро с другой стороны, хвост мазнул по пяткам. Кошки одна за другой сходились к Марье, терлись об ее руки, мурлыкали, впивались в камень блестящими коготками. На колени вспрыгнул котенок, увесистый, с бархатными малахитовыми глазами – все тот же, которого Марья с костяного поля вынесла. Он боднул ее в грудь, беспардонно требуя ласки, и Марья покорно принялась наглаживать его, ненадолго спрятавшись от всех страхов за благодарной кошачьей песней.

Она сама не заметила, как сознание поблекло – сначала исчезло ощущение тяжести на коленях, затем отступили эмоции, потеряв свои имена. Остались только тепло и мягкие пальцы, почесывающие Марью за ушами. И когти, которые так приятно выпустить, потягиваясь и выгибая спину.

На краю зрения мелькнул черный росчерк, и Марья вскинулась, горя желанием поймать и растерзать, и только прыгнув и свалившись на пол, поняла, что это был хвост. Черный кошачий хвост.

Она же хотела себе острые и крепкие кошачьи когти? Вот и получай. Маленькая благодарность за возвращенные глаза.

Самым сложным оказалось вспомнить, зачем точить когти об камень, зачем тянуть и тянуть из него пушистые нити. Но Марья скашивала глаза на свое тело, с умиротворенной улыбкой привалившееся к камню, и память возвращалась. А вместе с ней и злость.

Когда под кошачьими лапами набралась целая кудель, сознание снова мигнуло, и Марья со стоном заворочалась, ощутив себя гигантской и неуклюжей. Пришлось несколько минут посидеть с закрытыми глазами, прежде чем тело перестало казаться чужим.

Когда она выпрямилась и открыла глаза, кошки уже разбежались, только котенок снова лежал на коленях и довольно вылизывал лапу.

– Спасибо, – прошептала Марья и легко коснулась его носика. Котенок фыркнул и скатился с ее ног, убежал, победно задрав хвост.

Марья коснулась пушистой и колючей кудели, попыталась свить пряжу, но каменные нити раскручивались и выскальзывали из пальцев.

– Позволишь?

Первая из дочерей Полоза, с обрезанными волосами, села рядом, взяла ладони Марьи в свои.

– Просто не сопротивляйся, – голос ее был мягче шелка и убаюкивал, – я научу тебя прясть и ткать.

– Много это времени займет, – Марья несмело улыбнулась. – Почему ты мне помогаешь?

– Потому что я закончила свою работу. – Змеедева подняла на Марью глаза, и в них плескался покой. – Считай это маленькой благодарностью за нити из твоих воспоминаний.

Сознание раздвоилось – Марья наблюдала и за змеедевой и ее глазами смотрела на себя, растрепанную и изможденную. Кудель текла сквозь пальцы, и кожа расходилась, и кровь смачивала пряжу, грубую и неровную. Марья старалась не вдумываться в происходящее, только помнить о своей цели, пока пальцы все быстрее и быстрее скручивали нити, и те становились все тоньше и тоньше. Зеленое сменялось алым, алое – снова зеленым. Глаза слипались.

В какой-то момент Марье показалось, что по ее рукам бегут огненные ручейки, и она вздрогнула, сбрасывая тяжкую дремоту. Только вот огонь не исчез. Рыжеволосая девушка села к ним третьей, улыбнулась лукаво, и ее мягкие пальцы легли на нить.

– Не оставаться же мне в стороне, раз любимая сестрица помогать пришла!

Тонкая нить быстрее потекла из-под пальцев, становясь тоньше и мягче, и Марья только удивлялась – каменная кудель не кончалась и не кончалась. Сколько она уже так сидит? И течет ли время? Чужое мастерство въедалось в плоть, и Марья упустила тот момент, когда осталась одна, а кончик нити проскользнул меж пальцев юрким змеиным хвостом.

Несколько минут она обессиленно сидела, уронив руки на колени, – кожа, вся в мелких порезах, зудела. Смотав нить в клубок – плотный, гладкий, прохладный, Марья с трудом встала, разминая затекшие ноги. Живот сводило от голода, а пересохшее горло саднило, как во время простуды.

В каменной арке за ее спиной встала хозяйка, и там, где ее угловатая тень упала на шелковый камень, он потемнел, налился тревожной болотной зеленью.