Вслед за змеями

– Кажется, – Марья скептически приподняла бровь, – пару раз это уже плохо закончилось.

– Так, может, не стоит проверять, может ли стать еще хуже?

Аня медленно спустилась, вышла из тени террасы, позволяя внимательней себя рассмотреть. Змея берегла ее тело, аккуратно одевала, переплетала волосы, вечно мокрые от темной воды, кормила…

Кормила.

В этом-то и была проблема.

Аня выцвела и побледнела, и Марье казалось – еще чуть-чуть, и сквозь сестру проступят очертания крыльца и террасы и яркая макушка Полоза у стены. Черты лица заострились, вокруг глубоко посаженных глаз легли густые тени, в силуэте, в развороте плеч и осанке проступило что-то птичье – как у Финиста.

Только перьев в волосах не хватало.

Но страшнее всего был призрак голода в глубине глаз, постоянный, навязчивый, неутолимый. Марья поймала взгляд сестры и тут же поежилась, опустила глаза, на короткий миг ощутив себя не человеком, а добычей. И хуже всего, что Аня понимала, как теперь она смотрит на мир, и ненавидела в себе это.

И просто не могла допустить, чтоб сестра ее боялась.

– Марья, – тихо позвала она, но не шагнула навстречу, не преодолела последние разделявшие их шаги. – Поверь – где бы я ни была, я буду, как прежде, тебя любить. Мы все равно останемся семьей. Вовсе не надо быть всегда вместе, насмерть связав друг друга. Верно?

– Верно, – покорно согласилась Марья и бросилась вперед, обняла сестру, прижав ее руки к телу, не позволяя вырваться. – Но и прятаться от всего мира тоже не нужно.

Аня зажмурилась, застонала сквозь зубы, задергалась – то ли пытаясь вырваться, то ли пытаясь перебороть хищную тварь внутри. И тварь эта была гораздо, гораздо сильнее, чем думала Марья.

– Помоги мне! – крикнула она через плечо старику. – Если я надену на нее кружево, ты сможешь ее очистить?

Краем глаза она заметила, как старик кивнул, и тут же отшатнулась, размыкая руки, сорвала плащ и накинула его Ане на голову. Та продолжала биться, как в припадке, словно всего одно прикосновение разбудило в ней чудовище и не было возможности загнать его обратно.

Вот только Марья не хотела загнать его обратно. Марья хотела его уничтожить.

Она обхватила плечи сестры со спины, сильнее прижимая к ее коже каменное кружево, кивнула старику – начинай, мол! И сверху обрушился белый огонь. Марья зажмурилась, но под веками все равно поплыли цветные круги, густой жар дышал в лицо, и хотелось отшатнуться с криком, но она только сильнее сжимала руки. Марья силилась удержать сестру, но сил не хватало, и все меньше и меньше в объятиях оставалось заботы. Ей казалось, что Аня обернулась льдом и тает, но Марья продолжала ее держать, пусть стужа и расползалась колючей изморозью по коже. Ей казалось, что Аня обернулась раскаленным металлом, но Марья продолжала ее держать, пусть боль ослепляла, а кожа вздувалась пузырями ожогов. Ей казалось, Аня обернулась чешуйчатым чудовищем, покрытым шипами и они вгрызаются в тело, но Марья продолжала ее держать.

А потом огонь погас, и старик серым голосом велел:

– Отпусти ее, ей больно.

И Марья сначала послушно разжала руки, а только потом осознала, что, если б все вышло, вряд ли бы у старика сейчас были такие пустые глаза.

Аня кулем упала на землю, свернулась калачиком под белым кружевом, мелко вздрагивая всем телом. Марья упала на колени перед ней, ее руки застыли в нескольких сантиметрах от плеча Ани, и она так и не осмелилась ее коснуться. С другой стороны медленно опустился старик, с трудом сгибая колени. Лицо его было сумрачно и оттого казалось особенно старым.

– Она слишком изменилась, – с горечью признал старик, не поднимая глаз. – В ней действительно осталось слишком мало от человека. Все, что было, темная вода Змеи изъела.

Марья подняла на него покрасневшие, но сухие глаза:

– И ничего нельзя сделать?

– Только быть милосердными.

Они оба знали, что это значит. Марья вспомнила гибель матери и только сильнее сжала зубы.

– Пожалуйста, – едва слышно выдохнула Аня, зубы стучали, и слово едва можно было разобрать.

Неприятный въедливый смешок разрушил момент горечи и тишины.

– Какая жалость, что даже самых крепких объятий не достаточно, чтоб удержать того, кто должен уйти, не так ли, моя юная госпожа? – Полоз сидел, откинув голову на стену, и уже не пытался порвать цепь. Черные звенья еще держались – и, присмотревшись, Марья заметила множество столь тонких цепочек, что они опутали Полоза нитями. – И какая жалость, что не всяким оружием можно убить то, чем она стала. Дай-ка угадаю, – он ласково улыбнулся старику, – у вас, почтенный, из оружия только нож костяной, который я вижу? Нда, не густо-с…

– Ань, а можно я его ударю? – с тоскливой жестокостью протянула Марья. У нее руки чесались вырвать подлому змею язык.

– Руки не пачкай.

Она медленно поднималась, опираясь на трясущиеся руки. Резко дернула головой, когда и старик, и Марья потянулись помочь ей, поддержать. Глаза смотрели ясно, но губы постоянно кривились, верхняя вздергивалась, обнажая оскаленные зубы.

Полоз восхищенно поцокал языком.