Вслепую

«Дорогой Йорген, моё последнее письмо осталось без ответа, а ещё одно вернулось обратно. Надеюсь, до Вас дойдёт нынешнее. Секретарь господина Йермина был настолько любезен, что обязался переправить его Вам в случае, если Ваш адрес изменился. Но почему же…». Откуда у вас это письмо? Это вы подсказали ей нужный адрес? Что вы себе позволяете? Что вы хотите сделать? Это групповая психотерапия? Я не верю, что это письмо от Мари: ей такое не свойственно. Поэтому полагаю, что это очередная ошибка авторов моей биографии, бессчетная их маниакальная попытка придать моей жизни немного сентиментальности. Я решил не предавать гласности ту историю и весьма удивлён тому, что мне о ней напомнила собственная автобиография. А вообще, что странного в том, что человек не может быть всегда с единственной женщиной, засыпать и просыпаться, проводить утро и вечер с ней одной? Вы смеётесь? Вы человек земли, а не моря, поэтому никогда этого не поймёте. Находясь на корабле без женской ласки и любви, ты забываешь о счастье и о том, что можешь быть счастливым, и тебе стыдно это принять. Ясон путешествовал на «Арго» в кругу своих спутников, никаких женщин, вернее, была одна, Аталанта, но она в отношениях с Мелеагром — остальные мужчины для неё не существовали, и она для них тоже, так что никаких проблем. Многие же женщины были просто-напросто брошены Ясоном без колебаний и душевного трепета: Иссипила, к примеру, осталась на Лемносе и, кстати, в положении — так случается почти со всеми, Ясон уплывает без сожалений. Исключение — Медея, он привез ее с собой, и она стала причиной и основной жертвой всех бед. Я не хотел никому разрушить жизнь и поэтому всегда сбегал — это решение было принято мной ещё до того, как всё началось на самом деле. А когда что-то началось, можно точно сказать: все было уже потеряно.

Мне нравилось ей писать и получать её письма. К примеру, я нашёл письмо в кармане своего, протектора Исландии, истрепанного кителя. Китель я носил не для того, чтобы отличаться от остальных: у меня не было никакой другой одежды после насильственного возвращения из Рейкьявика в Лондон, так как я был вынужден заложить одежду у ростовщика Степни — только таким образом мне удавалось оплачивать зловонную комнатушку в «Спред Игл». Но мундир… с ним я не смог расстаться. Почему-почему… Просто так бывает и всё. Или не бывает.

Восемнадцатилетняя Мари Филиппина Фрейзер. Нас познакомил в Лондоне сэр Джозеф Бэнкс. Да, я просил её руки. Естественно, я не ожидал, что её отец, джентльмен, человек благородный и учёный, прославленный создатель математических инструментов, выдаст её, молоденького ангелочка, чистого и благочестивого, за меня, грубого и неотёсанного моряка, познавшего все прелести флота, вонючих камбузов и издевательств, более того, я был уверен, что он заставит заплатить меня за такую дерзость. Вручить девочку, целомудренную и невинную, какой-то грязной свинье, похотливо алчущей лишить ее девственности с согласия Короля и Пресвятой Матери-Церкви, — это же насилие, бесчестие, надругательство родителей над собственной дочерью, попытка избавиться от неё. Они всю жизнь держали её, нетронутый и прекрасный цветок, взаперти для того, чтобы отдать за человека на порядок более гнусного, чем те, кто составляет списки проституток из Ковент-Гарден.

Грязь, вонь подмышек, затхлость сердца… Терпкие секреции пота, кислота во рту… Утренний поцелуй после разлуки на ночь… Стыд. Я знаю, Мария, то есть Мари, не испытывала ни страха, ни отвращения, её не пугала цена любви — тоска, тревоги, непристойность, ведь для неё любить означало всё сразу: желать, стареть, увядать и умирать вместе, ворочаться в постели бессонными часами после многих ночей, проведённых вдалеке друг от друга — и всё равно быть единой плотью, изношенной и разложившейся, но непреходящей в славе своей.

Конечно, ведь тогда… теперь не… Разве можно сделать выбор между любовью и желанием близости с женщиной, которое испытывает возвращающийся после плавания моряк, подавленный одиночеством? Все знают их тайну: мерзость, разделяемая с самим собой, лучше попытки быть счастливыми вдвоём. Мари в комнате, но я не открою дверь и не войду, я бесшумно удалюсь. Никто не услышит моих шагов. Убежать. Отречься.

Я уехал на следующее утро. Я не смог бы смотреть ей в глаза после того, как убрал руку с ручки двери её дома: я оставил ей письмо. Представляю себе её лицо, когда она читает мою записку: расширенные глаза полены, издалека замечающей неизбежность катастрофы, Эвридика, которая видит Орфея в тот момент, когда он, не удержавшись, решает обернуться и тем самым обречь её на вечную пустоту. Мне нравится эта репродукция. Оригинал находится в Морском музее в Портсмуте. Взгляд Эвридики тоскливо смиряется с близким кораблекрушением. Кто знает, кто отправил мне это письмо? И почему? Должно быть, этот кто-то хочет заставить меня вспоминать и страдать…

14