Вслепую

Нравится? Посмотрите, какое лицо: прекрасное, всеобъемлющее, в чем-то неуловимое, — так повелось издавна, именно такой должна быть красота, очищенная от шлака ненужных деталей, второстепенных черт, субъективных оценок и от мучительной индивидуальной экспрессивности. Море заставляет полену принимать новую форму, выравнивает шероховатости, придает линиям плавность: лицо сглаживается, становится неузнаваемым. Если бы я только мог стереть со своего лица и выгнать вон из сердца морщины, мои, только мои, чертовски мои. Хорошая идея, доктор, чем-то нас занимать: работа не позволяет нам впадать в депрессию, у каждого появляется своя задача, обязанность, специализация. Эрготерапия. Труд делает свободным — мне-то знакомы эти методы лечения. Я не жалуюсь, мне нравится вырезать из дерева женские фигуры. Если честно, мне даже не нужны каталоги с фотографиями, которые вы мне даёте, чтобы черпать оттуда идеи и образы. Я в этом деле не новичок: в Хобарте мне удавалось подзаработать изготовлением, подкрашиванием и подгонкой полен для приходивших туда изрядно потрепанных океаном кораблей. И по этой причине тоже мне доставляет удовольствие прикасаться к деревянной груди скульптур, обрабатывая изгибы рубанком до тех пор, пока они не становятся гладкими и начинают манить к ласкам. Не думайте ничего плохого, ради Бога, ни малейшего намека на непристойность: я всего лишь предался воспоминаниям об этих поделках. Однажды я даже как-то попытался воспроизвести, смоделировать сердитые губки Норы, жадные и властные, и у меня почти получилось, но…

Я понял, что лица этих женщин, сопровождающих мужчин в море, должны быть отточенными, отполированными до совершенства, спокойными, невозмутимыми. Беда, если лицо выражает страсти, страхи, какую бы то ни было индивидуальность. Впрочем, а кто бы рискнул придать им личностный оттенок? Лишь какой-нибудь шут. Причём из поддельной и бренной плоти и уж точно не из настоящего дерева, чуждого плутовству. Дуб есть дуб, кедр есть кедр — никаких фокусов, а вот мясо, особенно человеческое, всегда ненатурально и вычурно. Так или иначе, в сердце стоящих на краю пропасти слишком много ужаса и ярости, они приемлют лишь безличие, бесстрастность и обесцвеченную, как вода, сущность.

Чудная иллюстрация: белая полена от неизвестного нам корабля сохранена, как указано ниже, в Морском музее Антверпена. Посмотрев на её лицо в анфас, теперь можно увидеть выражение боли, натянутые до предела струны души, когда же она была на носу корабля, там, где создана находиться, моряки могли видеть только её гордый профиль, безучастный, невозмутимый: чистота и ясность, незамутненные беспокойством и страхом. «Только благородная простота, искренность и величие могут устоять перед взглядом Горгоны, удержать, как кариатиды, нестерпимый груз реальности…». Эта фраза хорошо выглядит в брошюре, на нас же реальность обрушивается всё равно внезапно и раздавливает наши головы, сплющивает тела. Посмотрите в Ваши ящики и листы: это же какая-то бурда, а не мой мозг.

Подумайте, разве могла аристократичная невыразительность лица антверпенской полены когда-нибудь измениться, исказиться гримасой? Ведь ей и от Дахау ни жарко, ни холодно. Ну, естественно: позади неё ничего и никого нет, внутри тоже, ничто не угрожает ни кулаком, ни удушьем, ни пытками, ни казнью… Именно поэтому мне так нравятся украшающие нос корабля скульптуры. А ещё я люблю их вырезать и высекать, я мог бы выполнить копию каждой из фигур, представленных в каталоге, безразличных к страсти и страданию, не ведающих какой-либо тождественности, заслуживающих своего бессмертия… Здесь написано, что мастер стиля неоклассики Торвальдсен начал свой творческий путь с ученичества в мастерской отца, где изготавливались полены для судов датского флота. Как и я, создатель фигур, коих никто не посмеет отправить на принудительные работы.

Посмотрите, как у меня хорошо получается: торс вырастает будто из ураганного ветра, заставляя расходиться волны в стороны и ломаться у основания, продолжаясь в складках одеяния. Образуется волнистая линия с завитками, судьба которой — в скором времени исчезнуть в бесформенной бездне. А пока… Глядящие за пределы осязаемого, видимого мира глаза, распахнутые в неизбежность, неминуемость катастроф. Ослепшие глаза Марии, вовсе не мои, — глаза я вырежу, безусловно, такими, вырубив, выскоблив в дереве полости: лишь пустой взгляд способен выдержать пустоту бытия. Обратите внимание, сколько стружек, — это глаза моих полен, измельченные в порошок, словно сапфиры и изумруды моего брата Урбана, голубые и зелёные глаза, холодные, как море Исландии…

40