Вслепую

Хуже того, что произошло с космической станцией «Мир», придумать сложно. Кораблекрушение. Спуск. Ниже некуда, даже здесь в гавани… Триста дней космической темноты, а потом реактивные снаряды и… — как их? — ах да, спасибо, самонаводящиеся ракеты, которые сбивают корабль с орбиты… Вы слишком добры, доктор, или кто ты там есть, ты всегда делаешь мне сюрпризы или оставляешь под моей подушкой подарки на день Св. Николая. Какое-то глумливое милосердие: ты разворачиваешь обёртку и находишь уголек, предназначенный для плохих детей… Этим диском с описанием пребывания товарища Крикалёва на борту «Мира» Вы хотите донести до меня, насколько мала дистанция между Советским Союзом и пустотой небытия?

Много дней спустя космический корабль приземляется на Солнце, на Солнце нашего будущего, свернувшегося в коллапсе, а мир устремляется в чёрную дыру. Я первый пытался подняться… «Какой чистый воздух, — князь с присущей ему беспечной грацией держался за канаты, — подумать только, под нами гниющий тысячелетиями труп, испарения которого поднимаются в воздух, неслучайно говорят, что в высоте дышать можно только одной пятой частью воздуха. Удивительно, как так получается? Здесь наверху не чувствуется никакой вони… Скоро мы поднимемся до двенадцати тысяч футов и сможем, как тот якобинский патриот, взмывший над Елисейскими полями, зачитать во весь голос с воздушного шара Декларацию прав человека. Он-то был уверен, что его слышит сам Всемогущий и что ему внимает Вечность. Спустившись чуть ниже, он принялся швырять вниз на головы прохожих экземпляры Конституции. Вот это уже интересно, и я попрошу господина Рейкхарда подсчитать, принимая во внимание вес каждой брошюры, ускорение при приближении к земле и среднюю толщину черепной коробки, на какой высоте нужно находиться, чтобы отправить на тот свет схлопотавших книгой по тыкве граждан». Вам ясно, товарищ Сергей? Товарищество уже не в моде, а вот дворянство всё в чести…

Господа, вы думаете, что победа за вами только потому, что мы проиграли? «Мир» плывёт по космическим волнам пустынного пространства, я же крепко стою на своём. Станция идёт вперёд, отступает, лавирует, я же 18-го мая 1991 года покидаю родину рабочего класса: красный флаг, серп и молот, Интернационал изо всех громкоговорителей — станция исчезает в пустоте падения… Я оставляю позади созвездия, точно так же, как «Арго» скользит по небесным чертогам, куда его забрали боги. На левом рукаве моего комбинезона пришит маленький красный флажок: кромка руна. Попытки тех рядящихся знатью паразитов поостроумничать меня не впечатляют. Будь что будет. Я опускаю рычаг в кабине своего космического корабля и выпускаю в несуществующий в открытом космосе воздух листовки. Длинные полосы прокламации в одну строчку: «Пролетарии всех стран, соединяйтесь!».

Естественно, в этой космической пустоте тоже есть свои пролетарии. Большой взрыв, энтропия, движение небесных тел, свет звёзд — всё это чудовищно, всё это тирания, абсолютная деспотическая власть, давящая всё вокруг, и не важно, какой оно было формы, какого вида и какую имело природу. Теперь всё истолчено в космическую пыль, скопления которой мы встречаем то тут, то там, в пустоте. Антиматерия, невидимая тёмная масса Вселенной. Пролетарии всей Вселенной, соединяйтесь! Бумажные полотнища карнавально развиваются в темноте, товарищ Сергей Крикалёв прощается с вами, протыкая кулаком черноту ночи, в которую я выбрасываю свои слова. Светящаяся пыль, капли Млечного пути, жемчужины шампанского пенятся и лопаются, обращаясь в невидимый пар. Ночь праздника. «Миру» мир, мир и слава всем людям доброй воли, как в небе, так и на Земле. Красная космическая звезда указывает путь всем…

«Смотрите, смотрите же туда!» К тому времени воздушный шар опустился на горы из обласканных ветром, всклокоченных, отвесных пенистых облаков. Огромный шар приземлился на вершину одной из них и будто колебался, три силуэта очутились в окружении семи дорожек радуги. Я медленно поднимаю сжатый кулак, кто-то наверху тоже поднимает свой и почти дотрагивается до разноцветной арки.