Вспоминай – не вспоминай

— Ты что? Подозреваешь меня в чем-то нехорошем? — смеется лейтенант.

— Что ты мелешь?! — вмешалась мать. — Какая нам разница, где Володя достает этот овес. Тебе ведь нравится овсяная кашка по утрам?!

— Большая разница! — отрезала дочь. Она встала, зашагала по комнате.

Помолчали.

— Вам большое спасибо, но прошу вас, Володя, больше этого не делать, — говорит Яна.

Эйжбета Даниловна наконец тоже забеспокоилась:

— Конечно, нам это большая подмога, но если, не дай Бог… — и умолкла.

— Вы же без меня… моей, пусть какой-никакой помощи… Как жить-то будете?

— Будем! — твердо заявила Яна. Эйжбета Даниловна всплакнула:

— Я что-то, Володя, боюсь за вас. Молчат. Долго-долго.

* * *

А мы бежим по этой горбатой, заснеженной улочке. Мороз такой, что кажется будто на небе звезды потрескивают. Сергей впереди, я следом.

— А твоя голубка не такая уж наивная, как хочет показаться.

Я молчу.

— Маменька просто вспыхнула, когда лейтенант заявился, — иронизирует Сергей.

Молчу.

— Так что тебе, голубчик, здесь ничего не обломится!.. — и смеется, гад, смеется…

Я с ходу наваливаюсь сзади на него, колошмачу кулаками по спине.

— Замолчи! — ору.

Валяемся в снегу, я все норовлю заехать ему по уху. Сергей вяло отбивается и смеется:

— Мы же шавки по сравнению с лейтенантом. У тебя в кармане — ноль. На свои несчастные пять рублей подписываешься на заем. Пойми, дурачок, у Доброва зарплата-аа! Лейтена-аа-нт! Нам следует искать девочек на трипперштрассе-еее! — и смеется, гад, смеется!.. — А за Яной надо ухаживать!

Запыхавшись, лежит на снегу. Над нами черное полотно неба, прорезанное яркими звездами. Думаю: теперь никогда больше не увижу Яну. Ну и пусть! Раз она такая двуличная.

— Ладно, — говорит Сергей. — Уступаю тебе Яну. Она не в моем вкусе.

Ну и нахалюга, думаю. Не стал заводиться, промолчал. Потом:

— А что, интересно, принес в мешке лейтенант? — спрашиваю.

— Овес, — без паузы, ответил Сергей.

Моему удивлению нет границ: Сергей ведь не заглядывал в мешок, это-то я точно помню. Откуда ему известно про овес?

— Откуда тебе это известно? — спрашиваю.

Сергей долго молчит, затем коротко:

— Сам насыпал…

Меня подбросило, словно волной. Наклоняюсь, заглядываю ему в глаза:

— Как это сам?

Сергей неподвижно смотрит в небо, на его бровях уже начала оседать изморозь. Потом рассказывает…

* * *

— Это случилось через дня три после того, как уехала мама. Был свободный час, ничего не подозревая, я сидел и писал письмецо моей школьной любви Елене Коростылевой, как вдруг меня вызывают к Доброву — в ту ночь он дежурил по училищу. Почему-то лейтенант поджидал меня во дворе, у входа в казарму.

«Товарищ лейтенант! Курсант Иванов прибыл по вашему приказанию!» — отрапортовал я.

Добров обнял меня, отвел в сторонку, остановился, заглянул мне в глаза, тихо спросил:

«Сережа, ты умеешь держать язык за зубами?»

Вопрос застал меня врасплох, я просто растерялся. Я даже усмехнулся, пожал плечом.

«Умею, наверное…»

«Наверное или точно?» — лейтенант серьезен, смотрит жестко.

«Умею», — твердо сказал «После отбоя я вызову тебя к себе… Поможешь мне в одном деле». «В каком?» «Потом узнаешь».

…Ночь была темная, ни зги. Поднимаемся вверх, в самый отдаленный угол территории, где расположены хозяйственные склады училища. Это место специально огорожено забором. Но лейтенант завел меня с тыльной стороны, где находится замаскированный лаз.

Огромный куст вплотную притерт к забору. Отодвинув ветки, Добров находит нужную доску и тихонько отодвигает ее в сторону: пробираемся во дворик и оказываемся в тыльной части огромной землянки. В торцевой ее части зияет зарешеченное окошко. Лейтенант достает из кармана шинели плоскогубцы, ими легко вытаскивает заранее освобожденные гвозди. Снимает решетку — створки окошка откинулись внутрь землянки. Потом лейтенант вынимает из-под шинели мешок, наклоняется и шепотом:

«Там овес. Набери полмешка, не больше, и быстро».

Я проник внутрь, землянка почти под крышу была засыпана овсом. И стал быстро загребать зерно в мешок. Лейтенант стоял на шухере. Было так страшно, что хотелось поскорее смотаться отсюда: я, как машина, загребал овес, приподнимал мешок, проверяя уровень наполнения, и снова греб…

По лицу пот лил ручьями, не столько от тяжести работы, а больше от страха, что нас могут застукать… Ну а дальше, он взял у меня мешок с овсом, нырнул за забор, я следом за ним. Прикрыли доску. Он растворился в темноте, минут пять его не было. Потом вернулся уже без мешка…

* * *

— Зачем ты согласился? — шепчу, будто нас могли услышать.

— Он ведь три дня подряд отпускал к маме, давал увольнительную. Освобождал от занятий. Ну и…

Замерзшие, мы почему-то продолжаем лежать на снегу — его рассказ меня поразил.

— Наверное, помогает Янине, — говорю. — Так это ж благородно с его стороны.

— А с другой стороны — это же трибунал.

Издали послышались скрипучие шаги: кто-то бежал, приближаясь ктому месту, где мы лежали. В последнюю минуту Сергей отполз под забор, в темноту. Я последовал его примеру. Мимо нас, похлопывая себя руками по бокам, пронесся наш комвзвода лейтенант Добров.

* * *