Он показывает мне фотографию Эверли, сидящую в тату-салоне, и ее яркие глаза сверкают, когда она улыбается на камеру. Ее рыжие волосы зачесаны на бок, открывая обнаженное плечо, где выбит один новый черный дрозд. Большой размах крыльев птицы в полете великолепен, символизировав ее «побег из тюрьмы».
— Она свободна, — говорю я, найдя слова.
— Да, наверное.
Она вспоминала, открывая частичку себя для всего мира. Это было все, чего я хотел для нее.
— Это моя девочка, — бормочу я с улыбкой. — Это моя девочка.
***
Было поздно.
В выходные дни у меня было слишком много дел, и даже не хватило времени, чтобы закончить их. Откинувшись на неудобный кожаный стул, который, вероятно, стоит больше, чем большинство ипотечных кредитов, я осматриваю затемненный офис, заметив пыль, которая накопилась на оборудовании, которое я когда-то ценил выше всех других вещей.
Я даже не смог вспомнить, когда в последний раз фотографировал.
После ухода Эверли я не прикасаюсь к камере. В чем смысл? Фотографии должны захватывать самые заветные воспоминания.
У меня больше ничего нет.
Моя любимая комната в доме становится моей тюрьмой. Единственное место, куда я отправляюсь в святилище, теперь не что иное, как место, чтобы утрамбовать бумаги и ставить на них номера.
Это мой ад.
Какая-то часть моего мозга, которая наслаждается этим в моей прежней жизни, явно исчезает, потерянная в потасовке — это битва новых и старых, современных и устаревших.
Некоторые вещи остаются такими же, как и, например, мои волосы и зубная паста, которую я предпочитаю, в то время как другие части моей личности чувствуют, что становятся совершенно разными.
Прежде чем мои воспоминания начинают всплывать, это происходит так, будто я начинаю заново. Совершенно новая модель. Новый прототип Августа. Старая модель предпочитала шоколадное мороженое и любила сливки в своем кофе. Новый я предпочитаю ваниль в кофе прямо из горшка.
Теперь, когда воспоминания начинаются, это похоже на объединение двух жизней. Я не новая версия себя, а просто становлюсь каким-то другим.
Август 2.0.
Мне нравится то, что у меня шесть месяцев нет воспоминаний, просто я помню их. Различные воспоминания, которые всплывают, напоминая мне, что когда-то я испытывал подавляющее желание власти и богатства, как было у Трента. Это трещина в идеальной жизни, которую Эверли и я когда-то разделяли. Когда мои выплаты стали больше и больше, моя потребность и стремление к деньгам — это стало наркоманией. Сначала я делал все для нее — хотел дать ей все под солнцем, но тогда я потерял из виду реальность всего. Жизнь стала о деньгах, как сказала Эверли.
Те воспоминания слишком тяжелы для того, чтобы пережить их снова — увидеть себя настолько измененным, что только лишь движимый материализмом. Это одна из причин, по которой я надеюсь остаться навсегда в прошлом.
Я не знаю, как долго может продлиться эта фигня, над которой трудится Трент. Как долго он сможет обманывать всех, пока земля под ним не провалится, и для чего на самом деле он построил свою драгоценную империю?
Одна грязная коррупция за другой. И если я не придумаю какой-то блестящий план, все мы в этом офисе спустимся с ним.
План с деньгами семьи Магнолии, чтобы купить мою свободу и выйти из этого мошенничества, с каждым днем все больше и больше давит на мою совесть.
Я привязываюсь. Не только к Магнолии, но и к ее семье.
Если бы я стоял на своем, пошел бы на все и работал с мистером Йорком, как профессионал, выжимая из него все, что должен, я мог бы передать его прямо Тренту, пока смотрел, как его самодовольное лицо бьется об пол.
С моей выплаченной задолженностью у меня нет причин держать мою позицию. Я мог бы продать свое партнерство Тренту, полагая, что он разрешит это. Если нет, я просто уйду.
Я буду свободен.
А Эверли? Не знаю, но я чувствовал, что там что-то есть, чего раньше не было.
Возможность.
Но это все зависит от того, когда я отвергну человека, за которым ухаживал.
Был ли я готов это сделать? Могу ли я? И если бы Эверли когда-либо узнала, что я пережил, чтобы вернуть ее, разрушив чужие жизни и разбив сердца, будет ли она смотреть на меня так же?
Мой единственный вариант — ничего не делать. Я не мог навредить Магнолии и не стану предавать то, что чувствовал к Эверли.
Я найду способ выйти из-под влияния Трента, но в одном я уверен.
Это никому не причинит вреда.
Глава 13
Магическое лекарство Сары для джет-лага было дерьмом.
Я просыпаюсь следующим утром с ощущением, будто меня сбил грузовик.
Все болит. Чувствую себя, как минимум на девяносто лет, а может быть, и старше.
— Я умираю, — стону я в подушку, растягивая усталые конечности.
— Вставай и сияй! — почти поет Сара, подпрыгивая с кровати, которую мы разделили накануне.
На самом деле это две кровати, но когда я позвонила, чтобы изменить бронь отеля с одной кровати на две, мне объяснили на ломанном английском языке, что у нас будут евро-кровати. Я просто поблагодарила их и рассмеялась, сказав «нет проблем».
Какого черта это евро-кровать?