Вспоминая голубую Землю

Тем не менее, он не зашел так далеко с проектом, чтобы позволить подобным сомнениям остановить его сейчас. Смысл состоял в том, чтобы провести эксперимент и затем чему-то научиться - даже если единственным выводом было то, что работа зашла в тупик и не имеет дальнейшей ценности.

В качестве меры предосторожности он снова снизил существующий порог нейронного интерфейса до тридцати процентов. Она была достаточно низкой, чтобы его самоощущение более или менее пришло в норму, но не настолько низкой, чтобы он все еще не мог чувствовать, как чувственный мир Матилды вливается в его собственный, со всей его безвкусной мешаниной многоканальных впечатлений.

Пять процентов в другую сторону, - подумал он. - Этого было более чем достаточно для начала.

Он подумал о том, чтобы не делать этого, закрыть связь и вернуться к "Сессне". Потом он подумал о Санди, о том, как она покачала бы головой из-за его несмелости.

Он озвучил команду.

Отсутствие каких-либо очевидных изменений приводило в уныние. Мозговая активность Матилды менялась с каждой секундой, но это происходило с того момента, как он активировал связь. Все, что он видел, - это естественный фоновый шум, вызванный постоянными случайными раздражителями, поскольку другие слоны двигались и издавали звуки, а ее внимание привлекали более отдаленные виды, звуки и запахи. Его собственный разум был подвержен тем же непрерывно срабатывающим паттернам, но он не подавал достаточно сильного сигнала, чтобы вызвать измеримую реакцию при сканировании Матилды. Он просто добавлял шум к шуму.

Матилда видела лучше, чем он, так что большая часть активности в его зрительном центре исходила от нее. Мимолетные впечатления, подобные гипнотическим образам, предшествующим сну, промелькнули на проекционном экране его разума. Как и в случае с запахом, перевод был слишком неточным, чтобы в результате получилось что-то сразу узнаваемое, хотя у него продолжало создаваться впечатление громоздких, округлых форм - измельченных, перетасованных и тревожно аморфных, как слоны в представлении кубиста.

Джеффри закрыл глаза, блокируя ту малую часть посторонней информации, которая теперь доходила до них. Он сосредоточился на определенной мысленной задаче: удерживал в уме фигуру Эшера, треугольник Мета-присутствия, а затем вращал его, все время стараясь сохранить детали в резком фокусе. Это требовало интенсивных сознательных усилий, и поскольку упражнение задействовало зрительный аппарат его мозга, оно вызвало отклик в нейронной карте его собственного мозга, все еще висящей там, в верхнем левом углу поля зрения. Его зрительная кора светилась, поскольку кровоток и нейрохимические маркеры сигнализировали о концентрации ресурсов.

Требовалось еще больше усилий, чтобы удерживать в памяти фигуру Эшера, а также отслеживать нейронные изменения при параллельном сканировании, но он тренировался для этого снова и снова, пока не научился быстро переключать внимание, что позволяло ему одновременно выполнять упражнения на концентрацию и контролировать их последствия.

Теперь это приносило свои плоды: зрительная кора головного мозга Матилды тоже начинала светиться в ответ на его собственную. Он понятия не имел, на что это было похоже для нее, но она не могла испытывать такой уровень возбуждения, ничего не чувствуя. На мгновение он тоже почувствовал растущий потенциал, когда визуальный отклик, который он вызывал в ней, начал просачиваться обратно в его голову. Однако все утихло так же быстро: он установил протоколы подавления, чтобы защититься от такого рода положительных отзывов.

Он перестал держать в голове фигуру Эшера и снова открыл веки. Их разумы вернулись к спокойствию, без какой-либо исключительной активности ни в одной из зрительных зон коры головного мозга.

Джеффри не сомневался, что ссылка сработала так, как было задумано, и что наблюдаемый отклик будет повторяемым. Он не сделал ничего, что нарушало бы законы физики, просто соединил два разума определенным образом. Было бы странно, если бы это не сработало.

Пора попробовать что-нибудь еще.

Джеффри не любил скорпионов. Он наступил на одного из них в детстве - однажды ночью тот залез ему в ботинок, - и воспоминание об этой пронзительной, электрической боли, когда яд коснулся его нервной системы, было не менее острым почти тридцать лет спустя. Он научился преодолевать свой страх - иначе было бы трудно функционировать, когда было так много других вещей, которые могли ужалить и ранить, - но тот случай в детстве запечатлел глубоко укоренившуюся фобию, которая останется с ним на всю оставшуюся жизнь. У него был случай проклясть этот страх, но, наконец, он должен был что-то сделать для него вместо этого.