Вспоминая Михаила Зощенко

В M. M. чудесно сочетались хрупкость, изящество, легкость - и уверенность, сила, ум, ирония. В его присутствии люди чувствовали себя хорошо, свободно. Но это вовсе не означало, что он принимал всех.

Он мечтал об уединении. Иметь свой угол. Жить одному. Он не раз говорил об этом. Ему был необходим покой для работы. И он так никогда этого и не получил. Говорил, что уйдет в монастырь. Говорил об этом как о чем-то решенном.

Походка у Зощенко была парящая, легкая. Руки схимника, темные, красивые, тоже легкие. Смех сухой - иногда смеялись одни глаза. Говорил он, как бы мысля вслух. Было видно, как он размышляет...

Как-то мы с Володей, живя уже в Москве, приехали летом в Ленинград, остановились в "Европейской" и в первый же день были обворованы: в номере со стола исчезли деньги и часы. Мы остались без гроша. Рассказывали об этом знакомым, все смеялись - все, кроме M. M. Это был единственный человек, сразу предложивший нам деньги. Володя сказал: "Обрати внимание, ведь только он один не нашел ничего смешного в этом происшествии, и только он сразу предложил нам помощь". Он, у кого денег в ту пору было гораздо меньше, чем у всех остальных наших знакомых...

В ноябре 1953 года Володе должно было исполниться сорок лет. Решено было специально приехать в Ленинград, чтобы отпраздновать день рождения с Михал Михалычем, все в той же "Европейской". В номер принесли ужин и шампанское. Когда бокалы были наполнены, встал M. M. и торжественно своим скрипучим голосом произнес тост: "Сорок лет, Володя, не прибавляют мужчине ни ума, ни красоты". Зощенко никогда не ставил себе цели острить, быть остроумным. Юмор был его органической способностью...

Вспоминается одна притча Зощенко. Как-то M. M. стал рассказывать о брошенных грудных детях, отданных на попечение детдомов: "Если этих детей не ласкают, они умирают..." Он говорил об этом с изумлением, с каким-то очень личным интересом - я поняла, что ему самому, такому знаменитому, такому удивительному, не хватало ласки. Но, может быть, ему и не нужно было это? Писатель - одинокий странник, и никто ему не помощник.

Нет, конечно, ему были нужны и забота, и ласка, только незаметные, я бы сказала, тайные, ненавязчивые. Панибратства он не выносил, и как ему трудно было в быту, с вечной необходимостью заполнять какие-то анкеты, писать доверенности. Эта сторона жизни совершенно была чужда Зощенко. Об этом свидетельствуют его письма к Володе.

"Дорогой Володя!

Получил Ваше письмецо. Спасибо. Извините, что отвечаю с таким запозданием - эти дни имел некоторое отвращение к письменным занятиям и поэтому не подходил к столу.

Порадовался, что дела Ваши все же несколько лучше, чем в Ленинграде. Конечно, правильно, что переехали. Здесь весьма трудно с работой. И я особенно это ощущаю. В Москве же, я уверен, дела Ваши хорошо заплетутся. Но в отношении Вашей комедии - уверенности нет, так как сценическая ситуация несколько устарела - сейчас надо бы добавить сатирических мелодий. И тогда все встало бы на место.

Впрочем, комедия все же неплохая, и, может быть, удача будет ее сопровождать. Посмотрим.

Лично мои дела идут не ахти как. Почти всю зиму прихварываю. Сам не знаю, что со мной. Впрочем, подозреваю, что это уже старость. Сейчас несколько лучше мне, но бодрости мало. Надо бы ехать в Москву, но как-то неохота приступать к запутанным делам.