Зощенко не относился пренебрежительно и свысока к критике. Однажды он, перечислив несколько статей о его творчестве (в числе которых была и моя), сказал: "Эти статьи удовлетворили меня как писателя. Судя по ним, я могу считать, что наша критика находится не в таком уж печальном положении, как это многие утверждают. Я указываю на эти статьи не потому, что авторы их благосклонно относятся к моему творчеству. Меня обрадовала не столько их похвала, сколько правильное (с моей точки зрения) проникновение в суть дела, верный анализ идейного содержания книг".
Отношения мои с Зощенко как отношения писателя и критика имели свою историю. Интересно в этом смысле письмо Зощенко, которое однажды, еще до переезда в Москву, я нашла в своем почтовом ящике. Вот это шутливое письмо целиком.
"Дорогая и уважаемая Евгения Исааковна!
Ну как же со статьей? ГИЗ надоел мне - пугает, что собрание мое страшно задержится из-за первого тома. В чем же дело? Там же маленькая переделка. Третий месяц пошел, дорогая Евг. Ис.! Очень Вы меня огорчаете этим делом. Я бы, конечно, не торопился, но к лету без этого могу остаться без денег. Стану тогда, как Тиняков, у подъезда Вашего дома с протянутой рукой. Несколько раз хотел Вам звонить, да не знаю Вашего телефона. Адрес же вспомнил и то, может, наврал. Не заставьте же ждать, дорогая Евг. Ис.
Ваш Мих. Зощенко. 27/IПI 31 г."
В этом письме речь идет о моей вступительной статье к первому тому 2-го издания Собрания сочинений Зощенко в ГИЗе. Задержалась я со статьей потому, что много размышляла в это время о творчестве Михаила Михайловича и приходила иной раз к довольно сложным выводам о назревшей необходимости творческих "перемен". Эти мои раздумья и должны были найти отражение в новой редакции текста вступительной статьи. Думаю, что они были своевременны.
Только подспудно начинался в творчестве Зощенко уход от гротескной шаржированности периода "короткого рассказа" и "сентиментальных повестей" 1922-1927 годов.
Еще впереди был тот период, когда в творчество Зощенко вошел и занял свое место высокий и трезвый пафос социалистического переустройства жизни и внутреннего мира человека. Впереди была "Возвращенная молодость", "Голубая книга", "Рассказы о Ленине", такие рассказы, как "Страдания молодого Вертера", "Огни большого города" и многое-многое другое.
Позволю себе привести один пример того, как в творчество Зощенко входили новая мысль и новый образ, так как это произошло как бы на моих глазах. Задолго до создания "Голубой книги" Зощенко написал рассказ, который в новой редакции вошел в "Голубую книгу" под названием "Мелкий случай из личной жизни". Он начинался "многообещающей" фразой: "Иду я однажды по улице и вдруг замечаю, что на меня женщины (в первой редакции стояло "бабы") не смотрят". Какие бы кардинальные меры автор рассказа ни предпринимал, начиная от висения на кольцах, употребления большого количества какао и других питательных продуктов и до покупки пальто "с такими широкими плечами, которых вообще не бывает на нашей планете", - ничто не помогало. Женщины не смотрели. Он так и не приобрел расположения женщин, если не считать внимания одной из них. Но это внимание разъяснилось совсем не в том плане, как этого хотелось герою. Эта женщина опознала купленное им на рынке пальто с неумеренного размера плечами за украденное у ее мужа!
На этой грустной и скептической ноте рассказ заканчивается. Но в "Голубую книгу" он попал с новым финалом:
"И вот что интересно - этот небольшой случай произошел со мной года два назад.
И хотя за эти два года я, казалось бы, еще больше постарел, но, тем не менее, этим летом я познакомился с одной особой, и она, представьте себе, мною сильно увлеклась. И, главное, смешная подробность: я в это лето одевался, как нарочно, исключительно худо... И вот тем не менее это на любовь не повлияло. И я через это счастлив и доволен, и даже мы вскоре женимся по взаимной любви".
Помню, как раз в это время Зощенко сказал, что он понял психическую силу любви. В этом смысле рассказ подключается к целому ряду рассказов, уже лишенных пессимистической статики и посвященных Зощенко движущемуся, изменяющемуся душевному миру современного человека.
Трудно отделить иной раз литературные отношения от дружеских. Михаил Михайлович относился ко мне глубоко дружески (однажды даже сказал: "У нас с вами какая-то родственность мозга").
"Полюбите свою профессию!..", "Статьи, это у вас здорово получается", "Это все открытия" - подбадривал он меня, как старший товарищ, в начале нашего знакомства, совпавшего с началом моей литературной работы.
Особенно дорого мне одно дружеское письмо, полученное мною от Зощенко из Ленинграда после того, как долго не писала ему.
"Почему Вы мне так давно не писали?