Вспоминая Михаила Зощенко

Он привык встречаться с людьми, читать свои рассказы и слышать неутихающие взрывы смеха, аплодисменты. И вдруг все кончилось. Он заперся в своей комнате, ушел в себя. Но он не терпел, чтобы его жалели, выражали ему сочувствие. Он шутил, пытался улыбаться и сворачивал разговор на другие темы.

Через месяц я был у него опять.

- Все неплохо, - сказал он. - Работаю. Прислали мне из Литфонда деньги... Видите? - показал он мне папку, набитую письмами... - Это все письма читателей об их делах, о разных происшествиях. Думаю, что из этого сможет получиться книга...

В его положении многие не могли бы написать ни строчки. А он писал. Каждый день. И улыбался.

И еще через месяц, приехав в Ленинград, я снова пришел к нему.

- Дела поправляются, - сказал он. - В "Новом мире" печатают мои "Партизанские рассказы". Делаю еще один перевод. Все очень хорошо.

Он улыбался, но был бледен, худ и выглядел очень утомленным.

- Михаил Михайлович, вы ведь писали киносценарий. Что с ним?

- Ничего! В кино надо иметь связи, - сказал он, загадочно улыбаясь, - а у меня нет никаких знакомств.

Потом мы встретились в Москве, во дворе писательского дома на 2-й Аэропортовской. Зощенко приехал тогда в Москву и жил у поэта Владимира Лифшица.

Он ходил небольшими шагами по двору и рассказывал:

- Все хорошо. Кажется, будут издавать мой однотомник. Дела поправляются. Вот "Крокодил" прислал письмо, хотят, чтобы что-нибудь для них написал...

Больше я его не видел.

У меня на письменном столе стоит фотография Михаила Михайловича. Большие, бездонные глаза смотрят грустно. Но если долго и внимательно смотреть в них, можно заметить прячущуюся в них улыбку. Она таится в плотно сжатых губах.

Т. Иванова

О ЗОЩЕНКО

Не каждого писателя, даже из тех, чьи произведения мне нравятся, хочется перечитывать еще и еще.

Если в поэзии такой подход правомерен: уж коли поэт тебе "пришелся", не перечитывать и даже не запоминать наизусть невозможно, - то с прозой дело обстоит иначе.

Однако не мыслю жизни без повторных перечитываний Достоевского, Льва Николаевича Толстого, Пушкина (не только стихов, но и прозы).

Из современников же меня тянет перечитывать только Зощенко (не считая творчества Всеволода Иванова, которым я пристально занимаюсь). И каждый раз многие его рассказы я читаю как бы заново.

В чем тут секрет? Рассказ, написанный Зощенко 40-50 лет тому назад, с точным соблюдением реалий того времени, когда был написан, читается мною так, словно бы сегодня он писался.

Такое же чувство возникает у меня и при перечитывании рассказов Всеволода Иванова из цикла "Тайное - тайных".

Поразмыслив, я пришла к выводу, что и те рассказы Михаила Михайловича, которые я воспринимаю как современные, и рассказы Всеволода роднят два качества.

Во-первых, единство героев. Михаил Михайлович называет их "бедными людьми" (духовно бедными), а Всеволод - "маленькими людьми" (в том же смысле).

И этих своих бедных, маленьких героев оба они жалеют за их душевную обездоленность.

И у того, и у другого писателя встречаются ненавидимые ими персонажи: оба считают заклятым врагом узколобое мещанство, увенчанное себялюбивым, старающимся все и всех подмять под себя бюрократизмом.

Но и у того, и у другого есть герои, описывая убогий внутренний мир которых, они преисполнены к ним жалостью.

Оба сострадают, но палитра у них разная. Всеволод показывает драму, почти трагедию не осознающего своих чувств и поступков человека, которого эта невозможность познать самого себя приводит в роковой тупик.

У героев Зощенко - тот же душевный тупик, но показывает он его иным приемом - юмористическим. Однако несомненное сочувствие всегда - пусть и подспудно - присутствует.

Если о смехе Гоголя принято говорить, что он смеется сквозь слезы, то о смехе Зощенко я бы сказала, что он смеется сквозь сочувствие - сострадая своим бедным душой и разумом героям.

У обоих писателей - и у Михаила Зощенко, и у Всеволода Иванова - общая цель - показать не осознающим себя людям, что именно таится в их душах, в их не познанном ими самими сознании.

Юмор всегда более доходчив, но есть в нем и обоюдоострая сторона: не каждый читатель, смеясь, способен дать себе точный отчет - над чем же, собственно, он смеется и не вернее было бы тут прослезиться?!

Вероятно, именно поэтому, несмотря на потрясающий, буквально всенародный успех своих рассказов, Зощенко перешел к иной форме повествования, вводя иногда в него прямо - в лоб - морализующие рассуждения.

Мне не раз привелось присутствовать при чтении (всегда камерном, или у нас дома, или у Груздевых) самим Михал Михалычем своих рассказов и пьес. Он читал как бы отрешенно, не интонируя, но тем самым выявляя внутренний смысл произведения.

Однажды я присутствовала при публичном чтении, в гостиной ЦДЛ - у камина. В начале тридцатых годов был короткий период, когда правление этого учреждения пыталось под председательством поэта Семена Кирсанова обратить ЦДЛ в подлинный клуб. Затея эта была ханжески признана элитарной, оторванной от масс, и зарождавшийся клуб вновь стал учреждением.