Вспоминая Михаила Зощенко

Зощенко, из всех исполнителей отдававший прежде предпочтение Игорю Ильинскому, теперь часть своего восхищения перенес на Яхонтова, читавшего его рассказы в ином ключе. Да и рассказы Яхонтов в большинстве выбирал такие, которые другим исполнителям казались наименее выигрышными. Даже сатирические и явно юмористические места он интерпретировал в строгих, сдержанных тонах, зато философский план зощенковского творчества выявлялся в его чтении с особенной полнотой.

* * *

В конце 1942 года я был в командировке в Алма-Ате и снова встретился с Зощенко.

- Осенью сорок первого, - рассказал мне Михаил Михайлович, - однажды поздно вечером я дежурил на крыше. Внезапно чей-то голос меня позвал: "Бросайте работу, сдайте дежурство и - срочно вниз. Сейчас отвезут вас на аэродром". Стал собираться, но трудновато, знаете, в считанные минуты уложиться без потерь. Кое-что забыто из нужных рукописей... Теперь свыше года живу здесь, в этой комнатке, работаю на Мосфильме - его ведь тоже сюда перебазировали. Правлю сценарии, составляю титры...

Михаил Михайлович жаловался на сердце:

- Оно у меня и так не идеальное, а тут, в горах, резкие перепады давления, температуры.

Я предложил подумать, не стоит ли переехать в Ташкент - спуститься с гор.

Зощенко категорически отверг эту мысль:

- Нет, нет. Переезд, устройство... Здесь у меня работа, здесь люди, к которым привык. Виктор Борисович Шкловский тоже здесь, а с ним, как вы знаете, никогда не скучно.

Во время одного из моих визитов к Зощенко вслед за мною в комнату медленно вошла со двора собака. Зощенко достал из-под кровати миску, худющий пес стал лакать.

- Ваш?

- Нет, что вы. Куда мне! Ничей он, заблудший. Он и не претендует на проживание и полный рацион. Похлебает немного и уйдет.

Пес именно так и поступил.

Я расспрашивал о том, как налажен быт. В ответ Зощенко посвятил меня в свою кухню - в самом буквальном смысле этого слова.

- Стараюсь питаться дома, приношу обед из Дома ученых, меня к их столовой прикрепили. Приспособил, как видите, плитку на кирпичах, хорошую электроспираль поставил.

В комнате поразительная чистота, хотя тут же и варит, не только разогревает готовый обед. Все по хозяйству делает сам.

- А не лучше ли не возиться и есть в столовой?

- Дома практичнее. Могу есть, когда захочу, и не в один прием, а поделив обед на две трапезы. И сам кое-что готовлю, комбинирую... Отведайте компот мужского приготовления, - внезапно предложил хозяин. - Не очень сладкий, но вполне съедобный.

Я не стал отказываться. Компот из урюка точно соответствовал полученной им характеристике.

- Сами-то что-нибудь новое написали? Мосфильм не все время отнимает?

- Естественно, за такой срок кое-что сделал. Два сценария написал, один из них уже принят. Немного для "Крокодила" писал. Над одной большой рукописью тружусь... Без дела не сижу.

* * *

Недавно выпущена пластинка с единственной сохранившейся записью зощенковского голоса. Рассказ в авторском исполнении, запись сделана в 1933 году - в том самом году, когда мы с Михаилом Михайловичем ездили по городам Украины, Кавказа и Закавказья.

Поставишь эту пластинку, закроешь глаза - и кажется, будто слушаешь выступление Михаила Михайловича перед огромной читательской аудиторией.

Г. Гор

НА КАНАЛЕ ГРИБОЕДОВА, 9 1

1 Воспоминания. С. 153-168.

1

В середине двадцатых годов XX века мне было всего двадцать лет.

Мир был молод, но следы старого еще напоминали о себе повсюду. Новое и старое причудливо переплеталось, как слова на увиденной мною тогда вывеске:

"Сапожная мастерская имени Анри Барбюса".

Кто придумал это? Уж не тот ли зощенковский персонаж, который угощал пирожными "аристократку"?

Улицы еще выглядели так, словно только что поменялись местами с рисунками, сделанными ламповой копотью современником Зощенко художником В. В. Лебедевым.

Вот матрос в бескозырке. Стоит спиной к вам. Рядом с ним уличная дева без строго определенных занятий. Есть у этой девицы ножки. Кривые и озябшие. Есть и руки. А лица нет. В этом ей отказал щедрый художник. Но зато ножки почти отделились от девицы и шагают сами по себе, как гоголевский Нос.

Зощенко тоже отказывал кое в чем своим героям, но одним он наделял их со щедростью мифа - жизнью.

Употребив слово "миф", я не совсем оговорился. Кто-то из философов сказал: "Миф - это тоже картина мира". В те незабываемые для меня годы рассказы Зощенко ощущались куда живее, чем просто литература. Казалось, с вами заговорили дома, улицы и скверы, заняв интонацию у нэпмана, а хриплый голос - у честного, но чрезмерно простодушного управдома.

Голос же самого Зощенко, его стиль были неотделимы от вдруг заговорившей с вами улицы, и поэтому он мне казался таким же "мифотворцем", как создатели эпоса, тоже творившие в соавторстве с жизнью.

Употребив слово "эпос" (пусть простят меня литературоведы), я имел в виду дивную пластичность, свойственную коротким рассказам Михаила Михайловича Зощенко почти в той же степени, как повестям Гоголя и романам Диккенса.