Вспоминая С. Орехова

Было несколько встреч с Ореховым в здании Колонного зала Дома Союзов, где я одно время работал. Он тогда выступал с певицей Филимоновой. В одном из разговоров на мой вопрос о новых обработках Орехов ответил, что в последнее время творчество что-то не идёт. Я, как наивный ребёнок, стал просить его сочинять как можно больше.

Спустя некоторое время я встретил его в фойе Октябрьского зала Дома союзов. Меня поразил его болезненный вид, худоба, бледность… Спросил, что с ним происходит. Сергей Дмитриевич пожал плечами и ответил, что сам не понимает. Последний раз я видел Орехова в Доме Учёных. Выходя на сцену, он на мгновение остановился, но потом, как бы пересилив себя, подошёл к микрофону. Дуэтом исполнил несколько вещей и затем аккомпанировал Н. Тишининовой. После концерта мы, человек десять, прошли за кулисы. Тут и узнали, что у него плохо с сердцем. При выходе на сцену сердце схватило так, что нужно было быть Ореховым, чтобы отыграть этот концерт. Это было за три месяца до его смерти.

Умер он за инструментом, в августе на Преображение Господне, или, как в народе говорят, на Яблочный Спас. После игры для узкого круга лиц он встал и, сказав: „Всю душу отдал“, упал замертво. И, как говорили древнеиндийские мудрецы, выполнил три условия, характеризующие великого человека: умер молодым (для музыканта он прожил мало), бездетным — это судьба, и нищим (а уж, это вороватые либералы конца XX века обобрали до нитки).

Узнав о печальном событии, поехал в Матвеевское. Собралось человек пятнадцать. Вынесли из квартиры гроб с телом и поставили у подъезда.

Обычно вглядываясь в лицо покойного, пытаюсь по застывшему выражению хоть что-то узнать от свидетеля двух миров. Но здесь я пристально смотрел и на его руки. Кисть правой руки отдыхала на левой. И меня поразила красота этих рук. Почему-то при жизни этого не замечал. В общении с людьми Орехов был немногословен, говорил две-три фразы, но ёмко и по делу. За что за что, а за словоблудие ему отвечать не придётся. Иногда, в разговоре, когда Орехов чувствовал отход от истины, он смотрел на человека с лёгким недоверием и юмором. При этом чаще всего не считал нужным вступать с ним в спор. Мне показалось, что именно таким и было последнее выражение на лице покойного. Отпели и похоронили его на Ваганьковском кладбище.

В моей жизни было пять-семь мистических случаев настолько значительных, что по их поводу можно было бы задать вопросы, как учёным, так и священнослужителям. То, что произошло на сороковой день по уходу Орехова из жизни, по силе нельзя отнести к тем случаям, но всё же. В этот день я пришёл домой усталый и разбитый… Взял гитару и стал наигрывать цыганскую плясовую песню. В лучшие годы, находясь в лучшей форме, я её никогда не мог сыграть так, чтобы она хоть чуть походила на ореховское исполнение. А тут, не прилагая усилий, я услышал, что и по динамике, и по интонации вариации этой песни зазвучали так, как я этого добивался многие годы. Потом это ни разу больше не повторилось.

В том, что я Иванов, виноват мой родной отец Иван Орехов — неутолимый поклонник Бахуса. Мать с ним рассталась и записала меня на себя. Но, если б я носил эту, может быть, самую красивую русскую фамилию, сколько б сил, здоровья и времени ушло бы на овладение этим чудовищно трудным инструментом, чтобы оправдать фамилию „Орехов“.

Сейчас, понимая, какой это труд и каторга, я благодарен матери за то, что я Иванов…

В октябре 2001 года Геннадий Дмитриев организовал вечер гитары в ДК „Факел“ на Войковской. На нем помимо выступления гитаристов, должна была петь Н. Тишининова. Перед концертом мы с ней полчаса поговорили.

Она многое рассказала, в том числе, о колдовских приворотах певицы Филимоновой. А на мою фразу о том, как я по двадцать — тридцать раз в день заводил малый диск, где ей аккомпанировал Орехов, с неподражаемой интонацией Надежда спросила: „Только из-за Серёжи?“. После концерта был банкет. За одним столом сидели с Тишининовой, Дмитриевым и гитаристом Б. Кимом. И как сама Вечность, была роскошь человеческого общения, и, как само Время — неумолимо убывающий коньяк. Незабываемый вечер.

Недавно мне приснился странный сон. Один из тех, которые запоминаются на всю жизнь и которые реальнее самой реальности. Посреди безлюдной церкви стоит гроб с телом Орехова. В двери храма входит живой Орехов и медленно подходит к гробу, останавливается в двух шагах от него и пристально смотрит на себя же мёртвого. К нему приближается священник и тихо, но настойчиво предлагает выйти из храма. Орехов поворачивается и молча выходит.

Удивительная судьба у этого человека. С концертами объездил всю Россию вдоль и поперёк, был и за границей, и везде своей бесподобной игрой подымал дух и настроение людей, способных понимать прекрасное.