Вспомни меня

Как бы Дубницкая ни упивалась собственным торжеством, пистолет по-прежнему твердо смотрел в грудь Воронцову, и он решительно не представлял, каким образом преодолеть разделяющие их два метра, не нарвавшись на пулю. И тем не менее что-то надо было делать, ибо время шло, а работало оно на ту, что заступала ему путь. Каждая минута колебаний Данила лила воду на ее мельницу. И когда Воронцов уже совсем было решился броситься в атаку, очертя голову, судьба, которая, как уверяла Дубницкая, всеми силами способствовала свершению ее мести, неожиданно решила улыбнуться ему.

— Данил?!

Голос Эжени послышался за спиной Марины, и та дернулась, инстинктивно норовя развернуться вместе с пистолетом и на какие-то секунды отведя дуло чуть в сторону от Воронцова… Этого ему хватило: он оттолкнулся правой ногой и прыгнул, опрокинув свою противницу на землю. Левая рука Воронцова вцепилась в ее запястье, не позволяя отчаянно сопротивляющейся женщине повернуть дуло в его сторону. Борьба складывалась в его пользу: все же Данил превосходил Марину силой. И уже предоставлялся ему шанс вывернуть ей руку так, чтобы лишить пистолета, но Воронцов знал, что в этом случае убить безоружную просто не сможет. Она должна была умереть в борьбе, оставив его совести самый минимум зацепок для неизбежных душевных мук, сколь бы малое время для них не было отведено… Наконец, задуманное удалось Данилу: дуло пистолета уперлось в бок женщине, и палец Воронцова с каким-то даже отчаянным усилием надавил на курок…

Выстрел прозвучал глуше, чем он думал. Багряно брызнуло куда-то в сторону, лишь слегка зацепив его. Здесь, в стороне от жилья вряд ли кто слышал выстрел, кроме разве что Собинова, но тому, вероятно, было все равно: один из двух его проблемных клиентов порешил другого, поубавив Меняющему забот на будущее.

Порешил? Воронцов медленно поднялся на ноги, глядя на медленно расплывающуюся кровавую лужу. Дубницкая была еще жива и прерывисто дышала. И это было плохо. Очень плохо, ибо он не был уверен, что сможет выстрелить второй раз.

— Господи, что ты сделал?!

О присутствии Ермаковой Воронцов в пылу схватки как-то даже успел позабыть.

— Убил ее, — мертвым голосом произнес он, стараясь не смотреть в глаза подруге. — Так было нужно. Условие Меняющего…

— Безумец! Сколько жизней ты принесешь в жертву в обмен на спасение Киры?!

— Больше нисколько. Только свою. И ее, — он кивнул на умирающую. — Иначе она повторила бы заказ.

Эжени почувствовала, что у нее подкашиваются ноги, и непременно упала бы, не подхвати ее Данил.

— «Размен»? — слабым голосом произнесла она.

— Да.

— Боже мой! Но, во имя всего святого, зачем?!

— Иначе «стирание» вспять не повернуть.

— Это Меняющий тебе сказал?

— Да.

— А если он солгал? Если есть другой способ, а ему просто понадобились трупы тех, кто вышел на него и доставил столько хлопот? Об этом ты не подумал?

— Возможно, — пожал плечами Воронцов. — Но проверить это я не смогу, да и времени на эксперименты и уговоры уже не остается: если я ничего не сделаю сейчас, завтра Киры не станет.

— А ты, значит, твердо решил спасти ее любой ценой?

— Без нее мне жизнь ни к чему.

— Безумец! — повторила Эжени. — Какой же ты безумец! Благородный, но больной на всю голову!

— Не безумец, — возразил Данил. — Может быть, разве что сказочник. Знаешь, Эжени, вера в сказки наяву — последний оплот романтизма нашего времени. Жаль, что сказки — короткий жанр и имеют обыкновение быстро заканчиваться. В противном случае, Шахерезаде не пришлось бы придумывать свою сложную схему тысячи и одной ночи. Так позволь мне написать свою сказку! Пусть она будет самой короткой, но со счастливым концом!

— Счастливым?!

— Хотя бы для Киры. Не мешай сделать хоть что-то полезное в моей бестолковой жизни!

— Ты, похоже, уже все решил…

— Да, и не отговаривай.

— Да уж вижу, что безнадега, — смертельно уставшим голосом произнесла Ермакова. — Этой девчонке невероятно повезло, что она тебя встретила. Надеюсь, она заслуживает такой жертвы, хотя лично я не уверена…

— Зато я уверен.

— Ты-то конечно…

С земли послышался глухой стон.

— Она жива, — зачем-то констатировала очевидный факт Эжени. — И что ты будешь с этим делать?

Настоящая ледяная глыба гигантской сосульки, которая начала расти в груди Данила с той самой минуты, когда он услышал от Меняющего про второе условие сделки, сейчас увеличивалась просто астрономическими темпами. И он чувствовал, что, если так пойдет и дальше, она скоро рухнет, не выдержав собственной тяжести, и похоронит его под собой. Не лучше ли отрубить ее сейчас собственной рукой, не дожидаясь, когда эта глыба достигнет критической массы?