Вспомни меня

Эжени колебалась. Сказать ей сейчас или не говорить? С одной стороны, сказать — значит, причинить ей нешуточную боль и напрочь лишить душевного покоя… Правда, ненадолго — только до завтрашнего утра, когда «стирание» начнет действовать, вычеркнув из ее памяти все, что связано с Данилом. С другой стороны, Кира будила в Эжени какую-то иррациональную злость. Ведь именно из-за нее теперь Данила не станет. Конечно, она-то в этом нисколько не виновата — Воронцов сам принял решение, но поди объясни это собственному отчаянно ноющему сердцу! И все же злость и боль по уходящему другу требовали сатисфакции. Пусть Кира узнает, на что пошел Данил ради ее спасения. Пусть поймет и оценит… Да, это жестоко, зато справедливо! И еще ей до боли было интересно посмотреть на реакцию Киры: стоила ли она такой жертвы? Будет ли ей действительно больно, или она все примет, как должное? Правда, и во втором случае уже ничего не вернуть и не переиграть, только горше будет стократ за напрасную жертву Данила. Зато она, Евгения Ермакова, будет знать. Да, надо сказать.

— Эжени! — потеряла, между тем, терпение Кира. — Сделать что?

— Заключить сделку с Меняющим.

— Какую? — Туманова, казалось, чуть сжалась, предвидя, что ответ ей очень не понравится.

— «Размен».

— То есть?

— Просто так «стирание» не отменить. По крайней мере, это утверждает Меняющий.

— И что он потребовал с Данила?

— Во-первых, деньги. Много денег. Он заплатил.

На мгновение Киру охватил взрыв облегчения.

— Я ему все верну! До последней копейки! Даже с процентами!

— Да постой ты с деньгами! Это еще не все. «Размен» означает жизнь за жизнь.

— Погоди, погоди! — замотала головой Туманова, словно стремясь вытряхнуть из нее страшную мысль. — Что значит «жизнь за жизнь»? Ты же не хочешь сказать, что…

— К сожалению, хочу, — мрачно проговорила Эжени.

— О, Боже!

Пара секунд ушла у Киры, чтобы осознать весь трагический смысл сложившейся ситуации, после чего она просто метнулась к двери. Руки Тумановой судорожно сомкнулись на ручке, пытаясь ее повернуть, но тщетно: дверь была заперта.

— Дай мне ключ! — потребовала Кира.

— И куда ты побежишь, сумасшедшая? — осведомилась Эжени. — К Меняющему? Ты же все равно ничего не сможешь сделать. Процесс уже не остановить, тем более не обратить. То, что это удалось Данилу — уже невероятное чудо, практически уникальный случай. Второй раз такое не повторится. Просто потому, что это невозможно. Только создашь себе проблемы, а то и пустишь прахом все, уже сделанное Данилом.

На глазах Киры выступили слезы:

— Что же он натворил?! Принес себя в жертву вместо меня?!

— Фактически, да.

— Но зачем?! Неужели ему так недорога собственная жизнь?!

— Скорее, слишком дорога твоя, — поправила Эжени. — Твою он оценил дороже.

— Но я не хочу! — беспомощно произнесла Туманова. Слезы уже чуть ли не ручьями текли из ее глаз, оставляя на щеках темные дорожки туши. — Только не так! Только не такой ценой!

— Боюсь, от твоего желания или нежелания теперь уже ничего не зависит.

— Он не имел права так поступать! — запальчиво воскликнула Кира. — Ничего не сказав мне… Он подумал о том, что я буду чувствовать, узнав все?!

— Он подумал о том, что ты будешь жить, — спокойно возразила Эжени. — И это, как мне кажется, перевешивает все. Что же до твоих чувств, то продлятся они недолго. Ровно до завтрашнего утра. Проснувшись с рассветом, ты забудешь о том, что в этом мире, вообще, существовал такой человек, как Данил Воронцов.

— Не-ет! — протянула Туманова, резко вытирая с лица слезы. — Нет, нет, нет! — как заведенная повторяла она, все ускоряя темп. — Этого не может быть! Я его не забуду! Что ты такое говоришь?!

— Не забудет она! — невесело усмехнулась Эжени. — Сколько уверенности! Можно подумать, у тебя есть выбор! Забудешь, как миленькая! Вместе со всеми, кто его знал, видел, общался… Глобальное «стирание» — вещь почти безотказная. Он исчезнет из этого мира для всех… кроме меня.

— Но почему?! Почему ты?

— Потому что я — Сознающая. Это хоть и низшая ступень операторов реальности, но нам так легко мозги не запудрить! Широкий охват глобального «стирания» не универсален. Против таких, как мы, оно не работает. Для обычных людей его хватает с лихвой, но с нами надо копать глубже. Меняющий, конечно, сильнее меня в десятки раз, но чтобы я забыла Даню, ему придется шарахнуть своей «амнезийной» трансформой по мне конкретно, о чем он, полагаю, даже не подумает, поскольку не знает, что мы с Данилом знакомы. Так что я-то все буду помнить, к сожалению…

— Почему «к сожалению»?

— А ты не понимаешь? Толку-то от моей памяти?! Пусть я и Сознающая, меня одной уж точно не хватит, чтобы Даню удержать от развоплощения… А помнить я все равно буду, проклятье! Помнить и жить с этой болью… А ты — нет. Ты счастливая, причем, даже сама не понимаешь, насколько!

— Счастливая?! Но я не хочу забывать! Это единственное, что я могу для него сделать — помнить его. Помнить то, что он для меня сделал…