Вспомни меня

Где-то в коридоре хлопает дверь, слышатся приближающиеся шаги и голоса. Я замираю в ужасе – сюда?! Один голос – женский – произносит что-то неразборчивое, мужской отзывается громким смехом, так близко, как будто прямо здесь, у меня в номере. Они проходят мимо. Теперь, не давая расслабиться, громыхает тележка горничной. Меня страшит мысль, что она может войти сюда, что я встречу чужой оценивающий взгляд, но я не могу заставить себя высунуться наружу и повесить табличку «Не беспокоить». Вместо этого я торчу под дверью, выглядывая через линзу глазка. В коридоре никого, однако странная, искаженная перспектива вносит нечто угрожающее. Кажется, едва я приоткрою створку, как тут же кто-нибудь появится – постоялец, горничная, убийца…

Я включаю телевизор, прыгая с канала на канал, словно блуждающий по разным измерениям призрак, выхватывая осколки жизней других людей, которые помогают раненым животным, реставрируют старые дома или готовят изысканные блюда на затянутой паром кухне. Внезапно я натыкаюсь на местные дневные новости – на экране наш дом, с полицией у входа; перед калиткой – охапка цветов и свечи.

Мгновение спустя я стою перед телевизором на коленях, прижав ладони к лицу, с бешено колотящимся в груди сердцем. Какая-то женщина говорит о своей реакции на известие о случившемся.

– Просто не знаю, как сказать детям. Никогда не думаешь, что такое может произойти совсем рядом.

Корреспондент обращается к другой, которая представляется другом семьи.

– Такая приятная леди, всегда хорошо одета… Но вот ее домашних редко было видно, они ни с кем не общались. Сестра вообще затворница. Парнишка вырос и уехал, в доме остались только две женщины. Наверное, в них увидели легкую добычу…

Она все говорит и говорит. Чего на нее тратят столько эфирного времени?! «Сестра вообще затворница…» Кто дал ей право так обо мне отзываться?! Не думаю, что она на самом деле хорошо знает нашу семью – в лучшем случае, это какая-нибудь подруга Джоанны. Еще рассуждает о причинах… Пиявка, присосавшаяся к трагедии!

Новости переходят к следующему сюжету, следующей человеческой драме – что-то об ошибочном онкологическом диагнозе. Скоро и наша история потеряет новизну, уйдет в прошлое. Люди сперва еще будут вспоминать: «Спелдхерст-роуд… не там ли кого-то убили?», а потом забудут окончательно. Все мы однажды исчезнем без следа, как пятнышко от дыхания на холодном стекле…

Глава 11

То плача, то глотая успокоительное, я наконец кое-как засыпаю, погружаясь в странные видения и выныривая из них. В глубинах моего сознания вспыхивают и угасают следы воспоминаний, словно огонек спички в темноте. Я танцую босиком в пустом доме, украдкой улыбаясь отражению какого-то мужчины в зеркале… По загородной дороге несется машина, из открытых окон вырывается громкий смех и несется по ветру невесомым ярким шарфом. Звук искажается, переходя в детский плач. Вдруг кто-то говорит мне прямо в ухо, так что я чувствую на шее теплое дыхание: «Ибо возмездие за грех – смерть» [1]. Это голос Джоанны, она здесь, в комнате!

Мгновенно проснувшись, я вскакиваю в кровати. Вокруг темнота и тишина, рядом никого нет, хотя голос все еще звучит у меня в голове. Я пытаюсь удержать его, испить до капли ощущение присутствия Джоанны, но он ускользает, превращаясь в далекое эхо, растаивая рябью на воде. Я не верю в жизнь после смерти – вся моя вера давно улетучилась, вышла словно воздух из спущенного шарика. Просто мое подсознание пытается так справиться с травмой; однако иллюзия того, что Джоанна, пусть на миг, была рядом, действует на меня утешающе.

«Ибо возмездие за грех – смерть». Из нас двоих «плохой девочкой» всегда была именно я. Я нарушала запреты матери, навлекая наказание на нас обеих. При первой возможности я сбежала, оплатив месячную аренду части дома в Лондоне деньгами, оставленными мне бабушкой. Я меняла одну временную работу за другой – лишь бы хватало на вечеринки, путешествия и тусовки. Я была молода и изо всех сил старалась наверстать упущенное.

Даже сейчас я улыбаюсь, вспоминая о тех годах. Отличное было время, пусть по большей части оно и скрыто в пьяном тумане. Да и почему я должна чувствовать себя виноватой? Только потому, что Джоанна решила жить с матерью и стелиться перед ней? Я пытаюсь представить, как они тогда остались вдвоем. Деменция уже давала свои ростки, религиозная мания матери становилась все сильнее… Я видела это, приезжая домой на Рождество или в безденежные периоды, потеряв очередную работу. Потом Джоанна тоже уехала. Нашла хорошее место, купила неплохую квартиру, встретила Роберта, вышла замуж, родила…

Все это я помню смутно; даже день свадьбы сестры словно в тумане. Или я и тогда напилась? Мать сидела в церкви, похожая в своем строгом синем костюме на кассиршу банка. «Красота проходит, Сара, а порченый товар никому не нужен». Напутствие в самый раз для свадьбы, матушка.