Вспомни меня

Мое вмешательство заставляет его завыть еще громче. Что ж такое – я ведь нормально с ним разговариваю, а он сейчас перебудит весь квартал. «А может, это не Джеймс?» – вдруг приходит мне в голову. Может, кто-то из его друзей, оставшихся на ночь? Правда, я не помню, чтобы вечером кто-то заходил, но я вчера рано вырубилась после таблетки снотворного и бокала белого вина.

– Ты Джеймс или нет? Мальчик, мальчик, ну прекрати, хватит.

Меня вдруг бросает в жар, шум, словно физическая мука, терзает мой поврежденный мозг. Я уже ничего не вижу, не слышу, не чувствую, кроме белой пульсирующей боли.

Сзади доносятся шаги по ступенькам. Полуослепшая от шума, я оборачиваюсь и вижу женщину с чистым постельным бельем из сушилки в руках. Видимо, Джоанна, она теперь день и ночь стирает. Грубо протиснувшись мимо меня, сестра загоняет мальчишку в ванную.

– Ты ведь знаешь, что это Джеймс, Сара, кто же еще? – отрывисто бросает она. – Он расстроен. Иди ложись спать, ты только хуже делаешь.

Интересно, как заснуть в таком шуме? Я решаю пойти вниз и подогреть себе молока. Часы на микроволновке показывают десять минут второго. Снаружи темно, хоть глаз коли. Включив свет, я подпрыгиваю от внезапно появившегося в окне лица. Это всего лишь твое собственное отражение, говорю я себе. И все равно приятного мало – я выгляжу старой, да еще и располнела от этих антидепрессантов. Джоанна говорит, что психическая стабильность стоит нескольких набранных фунтов. А по-моему, уж лучше бы я была чокнутой, чем жирной. И так, и сяк обтягивая халат, я чуть не плачу. Я лишилась и рассудка, и привлекательности. Что же у меня теперь осталось?

Молоко едва не убегает, я еле-еле успеваю выключить горелку. Джоанна боится доверять мне газовую плиту – я уже сожгла одну кастрюлю, – но я же не ребенок. Вон к чему привела гиперопека над Джеймсом. Не надо было так долго надевать ему на ночь подгузники – неудивительно, что он теперь писается в постель. Если бы сестра не дрожала так над ним, он бы развивался нормально. Однако меня она слушать не захотела. «Если не можешь предложить чего-то конкретного, лучше придержи язык», – отрезала она, добавив, что я все больше и больше говорю как наша матушка. Для меня это одно из худших оскорблений; видимо, я задела за живое.

Снаружи доносится какой-то шум. Опять лиса рыщет возле мусорных баков? В слабом желтом свете из кухни не разглядишь… Я наклоняюсь к окну, и вдруг прямо передо мной возникает мужской силуэт.

– У вас все нормально, Сара? Это я, Алан. Такой шум – я решил проверить, не случилось ли чего.

Трясущимися руками я раскрываю свою книгу важных людей. Мужчина отошел от окна, и теперь силуэт маячит за дверью в сад. Вот он, Алан, – за пятьдесят, в твидовой кепке, со слегка отвисшими щеками, без бороды. Внизу рукой Джоанны приписано: «Алан, дом 24, высокий, кепка, слегка хромает на пр. ногу, усов и бороды нет. Любит поговорить».

Приоткрыв дверь, я выглядываю. Кепки на мужчине нет, зато в остальном он соответствует фотографии, только бледноват со сна, а на щеках и подбородке проступает седая щетина.

– Это я, Алан, дорогая, – еще раз называется он и делает шаг вперед, в мою зону комфорта. Я невольно отступаю назад, и дверь распахивается настежь. – Встал в туалет – ну, знаете, как это бывает в моем возрасте, – и услышал какой-то тарарам через окно ванной, там ведь обычные стекла, не двойные. Решил вот по-соседски проверить, все ли у вас в порядке, а то вы тут одни, без мужчин…

Он уже в кухне. На нем тоже халат поверх пижамы, и в том, что мы стоим здесь наедине, есть какая-то неловкая интимность. После того как наши прогулки закончились, мне в его присутствии вообще как-то не по себе.

– Джеймс переживает. Опять намочил кровать.

– Ох, бедный малыш. – Алан выглядит искренне расстроенным. – Может быть, я смогу помочь? Мы с ним неплохо ладим, и у меня когда-то тоже была такая проблема, я знаю, каково это. Он уже большой – ему сейчас, наверное, нужнее поддержка мужчины, чем квохчущей мамочки.

Я пожимаю плечами. Вряд ли Джоанна примет его помощь – она особенно чувствительна к напоминаниям о том, что Джеймсу нужен мужской пример перед глазами, – но, может, хотя бы выслушает. В конце концов, проблеме уже не первый месяц. Я говорила, что тут нужно профессиональное вмешательство, однако кое-кто предпочитает прятать голову в песок. У Джоанны патологический страх, что ее посчитают плохой матерью. Когда я начинаю говорить, что ребенка не отбирают лишь потому, что тот страдает недержанием, сестра мрачно бормочет, что диагноз навсегда останется в его карте, и так далее.

Алан тяжело поднимается по лестнице, а я, прихлебывая молоко, листаю какой-то журнал Джоанны о светской жизни. Из всех знаменитостей я могу определить только королеву – ее стиль хорошо узнаваем.

Через несколько минут в кухне появляются Алан с Джоанной. Она бросает кипу мокрых простыней возле стиральной машины и открывает заднюю дверь, выпроваживая соседа.

– Да-да, еще раз спасибо, мы сами справимся.