Вспомни меня

Он роняет кулон, но не отстраняется. И также не отводит взгляд. Он внимательно смотрит на меня, и мне становится интересно, изучает ли он цвет моих глаз, или считает мои веснушки, или запоминает изгиб моей щеки так же, как я пытаюсь запомнить его.

– Когда? – спрашиваю я, почти шепотом.

– Я не знаю. Но я знаю, что отдал его тебе. Я чувствую это, если можно так сказать.

Я киваю. Вот почему я не могу вспомнить, как ожерелье оказалось на моей тумбочке – потому что это пережиток того времени, когда мы с Марко были вместе? Я думаю о вспышках воспоминаний, связанных с Марко; о том, что в нем есть что-то такое, что, кажется, находится глубоко в сознании, просто вне досягаемости.

– Когда мы освобождаем людей от груза воспоминаний, мы говорим им избавиться от любых физических предметов, связанных с воспоминаниями, которые они хотят стереть. Потому что предметы с эмоциональными связями могут вызвать Эхо. – Я поджимаю губы. Он так близко, что, должно быть, слышит стук моего сердца – кажется, этот звук заполняет весь салон. У меня возникает внезапное желание сократить расстояние между нами, словно какая-то невидимая нить тянет меня к нему.

Марко смотрит в окно, размышляя.

– Той ночью на шахтах, прямо перед тем, как тебя поймали, – ты держала кулон и, казалось, была не в себе. Как будто ты на время забыла, где находишься. И ты смотрела на меня, как… не знаю, как будто ты меня знаешь… Звучит нелепо. Это могло быть Эхо?

Я думаю о том, как Марко смотрел на меня в тот день в парке, как будто он мог заглянуть мне в душу.

– Может быть, – говорю я. – Хотя все это какая-то нелепица.

Он откидывается назад и запускает руки в волосы.

– Я знаю, в это трудно поверить, Люс, но здесь происходит что-то плохое, и в центре этого находятся твой отец и мой дядя. Я думаю, что моя мама тоже как-то в этом замешана, иначе зачем бы она была на шахтах той ночью? По какой-то причине они не хотят, чтобы мы были вместе.

Я открываю рот, чтобы снова начать спорить, но Марко продолжает говорить:

– Моя мама даже сказала что-то подобное, когда нашла нас. Если я правильно помню, то это звучало так: «Почему вы, ребята, не можете просто держаться подальше друг от друга?» Зачем ей это говорить, если только они не пытаются разлучить нас? Она приказала мне держаться от тебя подальше. А затем сказала, что я не могу поведать тебе о том, что произошло на шахтах. Что это все очень опасно.

Я сглатываю. Болезненное чувство в моем желудке вернулось.

– Хорошо, – шепчу я. – Но почему?

– Я не знаю. Но я думаю, это связано с тем, что находится в самих шахтах. Я не думаю, что они добывают то, о чем говорят. И, вероятно, в какой-то момент мы поняли, чем они занимаются на самом деле.

– И из-за этого у нас стерли воспоминания, – добавляю я.

Ненавижу, насколько же это логично звучит.

– Ты сказал, что твоя мама не могла позволить мэру узнать, что ты снова последовал за ним к шахтам. Это значит, что мы уже были там раньше.

– Именно. – Лицо Марко мрачнеет, брови нахмурены. – Ты когда-нибудь задумывалась, почему никто не говорит о том, что на самом деле там добывают?

Я пытаюсь вспомнить, но Марко прав. Бо́льшая часть города работает на шахтах. Других мест для работы не так много, за исключением нескольких ресторанов и магазинов на главной улице, да и то большинство людей подрабатывают на шахтах посменно, чтобы получить дополнительный заработок. Я живу в Тамбл-Три всю свою жизнь, разве я не должна знать, что является главным экспортным товаром города?

– Я тоже не знаю, – продолжает он, наблюдая за моим выражением лица. – Каждый раз, когда я пытаюсь найти ответ, мой мозг будто замирает, и я не могу подобрать слово. Как будто его вырвали прямо из моей головы. А потом я начал думать о том, как другие люди говорят об этом. Никто никогда не говорит, чем они занимаются, так ведь? Они просто говорят: «Они собираются поработать на шахтах» или «Мой папа работает на шахтах». Тебе не кажется это странным? Как будто весь город понятия не имеет, что за чертовщина здесь происходит. Как будто им всем промыли мозги.

Волоски на моей шее становятся дыбом. Достаточно трудно переварить тот факт, что отец забрал мои воспоминания, воспоминания Марко и воспоминания всех, кто работал на шахтах той ночью. Но весь город?

– Послушай. Я понимаю, о чем ты говоришь, но я знаю своего отца. У него должна была быть веская причина сделать то, что он сделал. Ты сам сказал, что его держали под дулом. Они заставили его забрать мои воспоминания. Он не ворует воспоминания, Марко.

Парень сжимает губы в тонкую линию. Мы какое-то время молчим и просто смотрим друг на друга. Но я могу точно сказать, что в этот момент в его голове бушует война. Есть что-то, чего он мне не говорит.

– Что? – наконец спрашиваю я. – Что ты умалчиваешь?

Он открывает рот. Закрывает его. Качает головой.

– Уже поздно. Может быть, нам стоит поговорить об этом завтра, когда мы оба немного отдохнем и сможем все это осмыслить.