Вспомни меня, любовь

Архиепископ Кентерберийский Томас Кранмер слыл мягким человеком. К огромному его облегчению, его не пригласили сопровождать короля во время летней поездки по стране. Архиепископ был скорее сторонником Реформации, нежели ортодоксального католицизма, в то время как молодая королева и вся ее семья принадлежали к ортодоксам.

Архиепископ с удовольствием предвкушал, как проведет долгое спокойное лето в молитвах, размышлениях и занятиях с маленьким принцем Эдуардом. Наследник еще слишком мал и слаб для такого утомительного путешествия.

И лето прошло именно так, как рассчитывал архиепископ. Никаких кризисов. Король далеко, и все было прекрасно до того самого дня, когда в кабинет архиепископа вошел секретарь и доложил, что Джон Ласкеллс покорнейше просит аудиенции, дабы обсудить вопрос чрезвычайной важности.

Томас Кранмер прекрасно знал Джона Ласкеллса. Это был фанатик. Реформатор. Человек, который совершенно не боялся костров инквизиции, поскольку именно свое понимание Бога и церкви считал единственно правильным и возможным. Архиепископ сразу же почувствовал, что визит Джона Ласкеллса чреват неприятностями. Но кто знает, куда и к кому направится тот, если Томас Кранмер откажется его принять. Король вернется через несколько недель. Лучше уж поскорее покончить с этим и затем отправить этого Ласкеллса восвояси.

Архиепископ тяжело вздохнул и спросил:

— Он ждет ответа, Роберт?

— Да, ваша милость. Раздался еще один вздох.

— Ну ладно. В таком случае я приму его прямо сейчас. Секретарь сочувственно улыбнулся своему хозяину.

— Хорошо, я впущу его, милорд. Ласкеллс торопливо вошел в кабинет. Было видно, что его так и распирает от сознания собственной важности.

— Милорд архиепископ, от всей души благодарю, что вы так быстро меня приняли, — поклонился он. Секретарь архиепископа незаметно удалился.

— Садитесь, сэр, — предложил Кранмер, — и изложите ваше дело.

Усевшись, Ласкеллс начал:

— Я располагаю некоторыми чрезвычайно деликатными и в то же время опасными сведениями, милорд. Они, гм, касаются королевы. — Выпалив это, Ласкеллс сделал паузу, чтобы перевести дыхание.

«Я не хочу это знать, — тоскливо подумал архиепископ. — Я не хочу этого слушать. Король счастлив. То, что скажет сейчас этот человек, наверняка разобьет его счастье. Господи, разве мало нам было всех предыдущих бед с королевскими женами? Почему Генрих Тюдор и Англия вновь должны страдать?› Он взглянул в лицо Ласкеллса:

— Говорите, сэр, но предупреждаю: если то, что вы желаете сообщить, всего лишь гнусные сплетни и бездоказательные слухи, вы будете с позором изгнаны из моего дворца. Догадываюсь, куда вы метите, но у меня нет времени для глупостей.

— Уверяю вас, милорд, — заявил Ласкеллс, — все, о чем я буду говорить, — чистая правда.

Затем он поведал архиепископу историю, рассказанную Ласкеллсу его сестрой, госпожой Мэри Холл, камеристкой вдовствующей герцогини Норфолк. Госпожа Холл знала Кэтрин Говард с тех самых пор, когда та перешла на попечение герцога. Она участвовала в воспитании девочки и искренне ее любила. Однако картина юности будущей королевы, нарисованная Ласкеллсом, оказалась малопривлекательной.

— Любит ли ваша сестра посплетничать, господин Ласкеллс? — строго спросил Томас Кранмер, выслушав своего посетителя. Обвинения, выдвинутые этим человеком, более чем серьезные.

— Моя сестра — добрая христианка, ваша милость. Она не имеет привычки лгать. Кроме того, есть и другие служащие герцогини — теперь они состоят в штате королевы, — которые могут подтвердить слова моей сестры. Если их допросить под присягой, они расскажут о безнравственном поведении леди Кэтрин.

— На сегодня достаточно, Ласкеллс. Я хочу сам побеседовать с вашей сестрой, госпожой Холл. Вы ведь говорите только с ее слов, а фактическая свидетельница — она. Завтра же приведите ее ко мне, — закончил Томас Кранмер.

Поднявшись со стула, Джон Ласкеллс низко поклонился.

— Завтра утром, милорд, я приведу к вам Мэри, — пообещал он.

Когда дверь за неприятным посетителем закрылась, архиепископ заперся и начал обдумывать услышанное. Ошеломляющая новость! Но правдива ли она? Даже зная отрицательное отношение Говардов к реформам, Томас Кранмер никогда не рассматривал ни Кэтрин Говард, ни ее родственников как серьезную угрозу делу Реформации в Англии. У герцога Томаса не было по-настоящему глубоких религиозных убеждений, просто ему нравится, когда все идет по старинке, как заведено исстари. Герцог не любил перемен и по мере сил сопротивлялся им, но в то же время он давно усвоил, что, если хочешь выжить, приходится держать нос по ветру.