Вспомним мы пехоту...

На улице давно рассвело. Мы позавтракали, и Юдкевич с Дорошенко перешли в соседний блиндаж, служивший командным пунктом. До начала артподготовки оставался час, можно бы и соснуть, тем более что бодрствовал я уже почти двое суток. Но сон не шел.

Как-то сложится этот бой, мой первый серьезный бой в этой войне? Кого из товарищей не досчитаюсь к исходу его? И останусь ли жив сам? Впрочем, мысли о смерти были мимолетными. Гораздо больше волновал исход предстоящего боя, который я в разных вариантах, давая различные вводные, проигрывал мысленно десятки раз.

Было около семи часов утра, когда я вышел из штабного блиндажа. Ярко светило солнце. Километрах в двух от нас, задернутые легким туманцем, просматривались вражеские позиции. Ближе, уходя далеко вправо и влево едва заметными полосками, угадывались наши траншеи. С тыла подходы к ним прорезали балки. Это было удобно — не понадобилось рыть ходы сообщения. Справа виднелась небольшая высота, слева маячили чудом уцелевшие избы деревушки Изюм.

Едва я успел все это окинуть взглядом, как где-то позади неподалеку тишину разорвал артиллерийский залп, тотчас его сдублировал другой, третий, и вот уже воздух ощутимо сотрясается от грохота… Передний край врага теперь обозначен сплошной черной стеной вздыбленной земли, в основании которой одна за другой возникают мгновенные оранжевые вспышки.

Целый час наша артиллерия била по первой полосе немецкой обороны, затем перенесла огонь в глубину. В восемь часов утра батальоны бригады поднялись в атаку. Тысячи людей — насколько хватало глаз, — рассыпавшись по слегка всхолмленной равнине, устремились на позиции противника. Впереди двигались десятка два танков. В рядах атакующих шли и артиллеристы с легкими сорокапятимиллиметровыми пушками. Они подавляли уцелевшие огневые точки врага.

Я спустился в блиндаж. Теперь моя задача — помогать командиру бригады руководить боем. Куда потребуется, вовремя подбросить боеприпасы, накрыть нужный участок огнем артиллерии, помочь подкреплениями из резерва.

Не прошло и пяти минут, как гитлеровцы пришли в себя после артиллерийского обстрела и открыли по атакующим огонь из пулеметов и минометов.

Я зашел на НП командира бригады и сразу услышал раскаты командирского голоса:

— Какой только дурак назвал вас богами войны?! Палите в белый свет как в копеечку!

Юдкевич говорил, прильнув к стереотрубе. Рядом стоял Дорошенко, на его лице рдели красные пятна. Слова комбрига относились, конечно, к нему. В блиндаже находились телефонисты, которые все слышали, и я понимал, какие чувства обуревали командующего артиллерией.

— Немедленно подавить огонь противника перед вторым батальоном! — обернувшись, крикнул комбриг.

— Товарищ полковник, прошу на меня не кричать, — негромко, но твердо проговорил Дорошенко.

— Что?! Выполняйте приказание!

Дорошенко подошел к телефонисту, велел вызвать «Тайфун». Через несколько минут опять забухали наши пушки.

— Что у Фельдмана? — спросил я.

— Продвигается, — не отрываясь от стереотрубы, ответил комбриг. — Онищенко и Ануфриев тоже. А Бардин застрял, головы, видите ли, не дают ему поднять…

Юдкевич на миг обернулся ко мне, и я увидел воспаленные глаза на красном от возбуждения лице.

«Да-а, плохо, что командир создает вокруг себя такую нервозную атмосферу», — подумал я.

Только я возвратился в штаб, как из батальона Онищенко позвонил Белянкин.

— Привет, Никоныч! Я в третьем. Выбили фашистов из первой траншеи, заняли опорный пункт.

— Прорветесь к Болхову?

— Стараемся, но… — Он замолчал.

— Что «но»?

— Допросили тут пленных… Ждали, гады, нашего контрнаступления и укрепились сильно. Людей положить можно, а прорваться — разве что танковой дивизией… А у нас из семи танков поддержки пять сожжены. Комбат принял решение закрепиться. Я разделяю.

— Добро. Он доложил Первому?

— Доложил. — Голос у Белянкина сделался скучным. После короткой паузы спросил: — Как дела у других?

— Второй застрял… У других не хуже, чем у тебя…

— Ну, бывай.

К полудню наступление приостановилось. Батальон Фельдмана, взяв первую траншею и опорный пункт, дальше, как и 3-й батальон Онищенко, продвинуться не смог. Густо расположенные огневые точки противника простреливали каждый квадратный метр перед фронтом наступающих.

Я отметил на карте положение батальонов, собрал сведения о потерях, о наличии боеприпасов, приказал заместителю комбрига по тылу доставить на передовую горячую пищу и хотел было пойти на НП, как снаружи раздался возглас наблюдателя «Воздух!».

Вскоре послышался тяжелый гул самолетов. Под ногами дрогнула земля, с потолка посыпалась пыль. Взрывы следовали один за другим в течение четверти часа. Когда бомбардировщики ушли, я позвонил во 2-й батальон Бардину. Связи с ним не было. Фельдман, а затем Онищенко и Ануфриев сообщили, что противник контратакует. Я вышел на воздух. Над полем боя стояла сплошная завеса пыли и дыма. Вскоре опять появились бомбардировщики…