Вспомним мы пехоту...

На склоне высоты, обращенном к атакующим — я отчетливо видел это в бинокль, — разворачивался истребительно-противотанковый дивизион. Вскоре он открыл огонь. В первые же минуты загорелись два танка, потом еще три. Я уже считал атаку захлебнувшейся, но тут в небе показались зловещие точки. Бомбардировщики! Минуту спустя на том месте, где стоял дивизион, вздыбились фонтаны земли…

Танки прорвались, а за ними и пехота. В траншеях 4-го батальона завязался рукопашный бой…

Пока я занимался правым флангом, упустил из виду события на левом. Там после ожесточенной бомбардировки и артиллерийско-минометного обстрела немецкой пехоте при поддержке танков удалось потеснить 2-й батальон на стыке с 1-м и занять деревню Изюм. Об этом я узнал от Фельдмана, батальон которого оказался в полуокружении.

Соединился с Бардиным.

— Почему не доложили штабу об отходе?

— Потому что деревню я сейчас верну.

— Действуйте. Вас поддержат батареи Баслыка. Резервная рота третьего батальона ударит с тыла.

Комбриг уже был в курсе создавшегося положения. Я доложил ему о принятых решениях, он их одобрил.

В районе деревни разгорелся ожесточенный бой. Артиллерийская канонада, треск пулеметов, грохот разрывов слились в сплошной гул.

Вскоре из 3-го батальона сообщили, что при штурме деревни Изюм погиб комбат Онищенко. Оказавшись в окружении гитлеровцев, он отстреливался до последнего патрона, а последний оставил себе… Командовать батальоном стал комиссар Слюсаренко.

Вот как она дается, война. В первом же бою погиб командир батальона. Один из лучших комбатов.

День кончился, стемнело, а бой продолжался.

2-й батальон, заняв две траншеи противника на окраине деревни, дальше продвинуться не смог, потому что немцы вели убийственный огонь из подвалов.

Выручил старший политрук Слюсаренко. Неподалеку от деревни бойцы нашли чуть покореженный, но исправный фашистский грузовик. Слюсаренко знал, что командир минометного расчета сержант Кузнецов до войны был шофером. Попросил его завести машину — мотор работал. Тогда Слюсаренко посадил в кузов полроты бойцов во главе с командиром роты старшим лейтенантом Рубановым и приказал им гнать прямо в деревню. Расчет был построен на том, что в темноте немцы беспрепятственно пропустят свою машину.

Так оно и вышло. Добравшись на машине до деревни, бойцы заняли выгодную позицию, а утром ударили гитлеровцам в тыл. Оборона противника была смята, и вскоре деревня оказалась в наших руках. Затем при поддержке 1-го батальона положение на левом фланге было восстановлено.

Шел третий день непрерывного сражения. В центре и на левом фланге бригада удерживала занятые ранее позиции. Правда, досталось это дорогой ценой: 3-й батальон насчитывал лишь треть личного состава, 1-й и 2-й — примерно половину. На правом фланге немцы вчерашней атакой потеснили 4-й батальон и, продвинувшись на километр, заняли не только свои старые позиции, но и западные склоны господствующей высоты.

С утра, как и вчера и позавчера, началась бомбежка. Теперь вражеская авиация главный удар наносила по огневым позициям артиллерии. Потеряв за два дня сорок с лишним танков, гитлеровцы поняли: пока у нас достаточное количество пушек и снарядов, их танки не пройдут. Бомбардировка длилась целый час. Потом снова двинулись танки. По ним ударили наши пушки. И хотя огонь их стал менее интенсивным, вражеские машины и пехота, бежавшая следом, вынуждены были отойти. Затем опять налетели «лаптежники».

За три дня непрерывных бомбежек и артиллерийского обстрела местность вокруг изменилась до неузнаваемости. Какой-то лунный пейзаж простирался передо мною. Сплошные воронки, большие и малые, черная земля, нигде ни травинки, ни кустика. Там и тут остовы обгоревших немецких машин, танков, обломки разбитых орудий, повозок, вздувшиеся трупы лошадей…

Мне казалось, что сегодня противник уже не сможет нанести по бригаде удара такой силы, как в предыдущие два дня: потери наши были велики, но еще большие потери понесли гитлеровцы. Однако я ошибся. Видимо, немцы получили подкрепление, и во второй половине дня, после интенсивной бомбежки и артиллерийско-минометного обстрела, на нас двинулись до двух полков пехоты и танки. Концентрированные удары наносились сразу по обоим флангам. Замысел противника был ясен: прорваться на стыках, взять бригаду в кольцо, разгромить армейские резервы и главными силами выйти на оперативный простор. Особенно тревожил меня правый фланг, где немцы вчера, оттеснив 4-й батальон, сумели зацепиться за господствующую высоту.

Меня вызвал командир бригады. За эти два дня и внешность его, и манера поведения резко изменились. Передо мной был другой человек. Глаза его потускнели, ввалились, крепкое румяное лицо обрюзгло, налилось нездоровой желтизной. В движениях появилась болезненная вялость, голос звучал тихо и как-то безразлично.

Здесь же на КП находился Белянкин. На груди его висел немецкий автомат.

Я поздоровался с обоими и уже было раскрыл рот, чтобы попросить комбрига запретить Белянкину участвовать в боях в роли рядового, но Юдкевич опередил меня.