Вспомнить будущее

Подсознательно ждала: сейчас Степка психанет. Закричит на меня. Скажет, что я – сволочь и тварь.

– Я уже был в клинике, – спокойно отозвался он. – Внутренних повреждений у него нет, на лапе – просто сильный ушиб. Усыплять жаль. А еще сказали, он породистый. Называется «европейский короткошерстный». Можно будет, когда поправится, по выставкам возить.

– Ну и вози, что ты ко мне-то пришел?! – вспылила я.

– Ласкуша страшный. Мурлычет, когда пригреется, как паровоз, – продолжал искушать Степка. – А еще по-английски понимает. Не веришь? Вот послушай!

Отвел котенка от себя на вытянутой руке, произнес с выражением:

– Cat! Would you like to eat?[10]

– Мяу! – решительно отозвалось существо.

И я наконец улыбнулась.

Степан бесстрашно приблизился к моей постели, осторожно поместил котенка поверх одеяла. Животина взглянула на меня с недоверием – но замурлыкала. Неуверенно.

– За ухом ему почеши, – велел Степашка.

Я осторожно коснулась пушистого тельца. Котенок съежился – будто ожидал от меня удара. Беспомощный, худой, нескладный.

– Я после клиники поехал, его в приют попробовал пристроить, – вздохнул Степан. – Но они говорят: только на две недели. А дальше, если хозяин не найдется, будут усыплять.

Кот, видно, и по-русски понимал: понуро повесил голову, мявкнул трагическим тенорком.

А я не выдержала – рассмеялась.

Бабушка и не думала оберегать мою ранимую душу. Подначивала:

– Раньше от мужчин с ума сходила, теперь – от котов. Типичный случай антропоморфизма[11].

Тигрик-полосатик, которого принес Степашка, стал первым. Но не единственным. Месяца полтора спустя я подобрала на улице его собрата: тоже покалеченного, несчастного. Лежал на автобусной остановке, преданно заглядывал прохожим в глаза, скорбно мяучил. Вездесущие бабки (возле животины их собрался целый рой, ахать – ахали, но домой никто брать не хотел) просветили: звереныша мальчишки замучили. Начали с мелочи – привязали консервную банку к хвосту, а в итоге лапу сломали, внутренности все отбили.

– Не бери его, девочка, все равно не жилец, – посоветовала мне одна из всезнаек-пенсионерок.

Но я все равно потащила котенка в лечебницу. Плакала, когда врачи его усыпить предложили, заплатила в итоге совершенно несусветных денег. Думать раньше не думала, что этим созданиям – при всех их девяти жизнях! – и УЗИ делают, и антибиотики колют, и успокоительное прописывают.

В итоге у Тигрика появился дружок – Пантер, ударение на первом слоге. Тоже мальчик.

Я старалась быть с ними строгой, но сладкая парочка очень быстро доказала: хозяева в доме – они. Какое там теперь: прийти домой, заварить себе чаю, плюхнуться в кресло! Первым делом бежала накормить троглодитов. Сменить наполнитель в туалете. Приласкать. Подобрать – чтоб бабушку инфаркт не хватил – все, что хулиганы расшвыряли за день.

Зато ночью мне всегда было тепло. Мужчины мои (хотя обычно дрались – только повод дай) проявили поразительное единодушие: Тигрик укладывался слева, а Пантер – справа от меня. Пусть тесновато – разваливались парни в полный кошачий рост – зато страшных снов мне больше не снилось. А если просыпалась – с тоской на сердце, в холодном поту – лекари мои хвостатые тут же включали свои мурчалки, доверчиво тыкались лохматыми башками мне в подмышку – и я быстро вновь засыпала, почти счастливая.

Степашка наврал – никакой породистости в Тигрике не обнаружилось. Пантер тоже оказался самым заурядным (как бабуля говаривала, «помоечным»). Но пусть внешними данными мои коты не блистали, зато головную боль умели снимать буквально за пять минут. Даже скептик бабушка признавала. А самое главное: научили меня жизни если не радоваться, то хотя бы с ней примиряться. Когда казалось: все кругом черно и никакого просвета, я переводила внимание на бестолковые кошачьи прыжки, их умильное попрошайничество у холодильника, безмятежное спанье в кресле – и ледяная тоска отступала. Пусть людям верить нельзя – зато четвероногие подопечные не подведут никогда.

– Ага, они в огонь за тебя кинутся. Или деньгами помогут, – издевалась надо мной бабушка.

– Ты ничего не понимаешь, – злилась я. – Они всего лишь мне преданы. Всей своей кошачьей душой.

– Ерунда, – отмахивалась старуха. – Коты привыкают к месту, не к человеку. А предложи им кто-нибудь ветчинки пожирнее – мигом тебя забудут.

– Ну, дай им что угодно: хотя бы мяса килограмм! Никогда они в твою комнату не перейдут!

– Да упаси господи! – перекрестилась старуха.

Выглядела она сейчас совсем старенькой и какой-то даже деревенской. Все меньше в ней теперь было железной научной уверенности. Все чаще поминала бога. Даже стала пытаться сквозь мою железную стену пробиться. Интересовалась, куда я хочу после института работать пойти. Не появился ли у меня ухажер.

Ответить ей было мне нечего.

Мужчин я теперь ненавидела и боялась. Только для Степашки делала исключение – впрочем, он и не мужик. Эфемерное, компьютерное создание.