— Конечно. Что я должна сделать?
— Помогите мне поднять его на руки.
Мы максимально аккуратно приподняли Серого, я перехватил его на руки так, словно взял на руки невесту. Серый замычал в беспамятстве. Клавдия прижала его губы рукой, тревожно оглянулась. Вдруг муж сейчас услышит нашу возню, выйдет с недовольной черноглазой мордой звероида.
Черт, мне хотелось в этот момент положить обратно Серого и зайти в комнату к Петровичу, чтобы все ему сказать и… дать по морде, ей богу.
Но я повернулся, сжал покрепче Серого и стал спускаться по ступеням. Серый мычал, пытался что-то говорить, я его успокаивал, убаюкивал. Толкнул ногой входную дверь. Изловчился, чтобы открыть дверь машины и впихнуть его на заднее сиденье, причиняя как можно меньше болезненных ощущений. Наконец, сел в машину, вытер пот рукавом, отдышался и поехал в больницу.
Ехать пришлось недолго. До больницы от Петровича пара кварталов. Всю дорогу следил за погоней — но ее не было. Это настораживало. У них какой-то другой план? Ведь очевидно, что началась охота за мной — за
— Что ты вылупился? — крикнул я. — Я раненого везу! Вашей скорой помощи не дождешься! Давай, открывай быстрее! Или я сейчас выйду из машины и…
Мне не пришлось до конца выразить свое возмущение и угрозу, белоглазый пучеглазый человек, хромая, выскочил из будки, пыхтя, поднял полосатую трубу вручную, широко улыбнулся, лишь кинул беглый взгляд на заднее сиденье, где мычал окровавленный Серый, охнул в ужасе.
Подъехал к приемному отделению. Прежде чем вытащить с заднего сиденья Серого, глянул на вечернее черное небо, затянутое тучами, ни одной ведь звездочки не видно было. Подбежал ко входу, постучал в дверь. Через минуту медсестра-зомби выглянула в щелку приоткрытой двери, спросила кто. Я стоял с Серым на руках, руки тянуло от тяжести. Она увидела мою ношу, охнула, отворила двери и помогла занести обмякшее тело. Серого без лишних слов подхватили, уложили на кушетку, что-то спросили у меня и укатили вглубь больницы.
— С ним все будет нормально? — спросил я вслед санитарам.
— Да, — ответил мне кто-то.
И я слегка успокоился.
Вспомнил про Глеба. Прошел по коридору, спросил у сестры за стойкой:
— Могу я навестить Громова Глеба?
Она подняла на меня белые глаза, ответила, внимательно меня осмотрев:
— Я, извините, время позднее, я должна спросить у дежурной медсестры.
— Конечно, делайте, как нужно, — сказал я, пожав плечами.
Она окликнула проходящую мимо девушку в белом халате.
— Ларисочка, позови сюда, пожалуйста, Наталью Викторовну!
— Хорошо, — не оглядываясь ответила та, проходя мимо.
Через минуту появилась сутулая средних лет женщина, вышагивающая по коридору тяжелым матросским шагом.
— Что тут случилось? — громогласно вопросила она, несмотря на поздний час.
Пухленькая медсестра за стойкой подскочила ей навстречу. Мне кажется даже тяжелая деревянная стойка сдвинулась чуть-чуть от ее порыва.
— Вот, — ткнула она в меня, — молодой человек хочет пройти к Громову…
— Что? — выкрикнула она, даже не дав договорить. — Кто? Зачем?
И тут посмотрела меня. Наши взгляды встретились. И вся ее властная прыть тут же угасла. Она отшатнулась к стене с рекламными плакатами, как мне показалось, ударилась головой, что-то точно глухо стукнуло, но она не заметила этого. Подняла трясущуюся руку, указующую на меня и, изменив голос, прошептала фальцетом:
— Другой.
А потом поползла вдоль стены по проходу, крича все сильней:
— Другой! Другой!! Другой!!!
Как только она исчезла в коридоре, буквально вывалившись в него, рванула в полумрак продолжая кричать:
— Другой! Здесь другой! Помогите! Хозяин! Хозяин!
И здесь случилось что-то странное и страшное.
Когда ее истеричные крики стихли, я увидел, услышал и почувствовал что-то, что не смог бы объяснить себе в обычной реальной жизни.
Сначала была вспышка, которая вспыхнула в той палате, где был Глеб, через стеклянное окно — словно там взорвалась свето-шумовая граната — хлопок был такой же парализующий и мощный.
А потом был совершенно парализующий, ужасный крик. Не человека. Какого-то дикого животного, будто загнанного охотниками в угол, предсмертный крик хищника в смертельной ловушке. Вопль отчаяния и бессилия. Дрожь пробежала по всему зданию. Я почувствовал это подошвами ног.