Встреча на далеком меридиане

— В Америке, в Европе… — заговорила Валя медленно, подыскивая английские слова; акцент ее стал вдруг очень сильным. — В Азии, в Африке… даже в Москве, — она взглянула ему прямо в глаза, — женщины всюду остаются женщинами. — Тут она засмеялась и с деланной, шутливой официальностью, которая часто служит довольно прозрачной маской, прикрывающей удовольствие, сказала: — Это очень мило с вашей стороны. — И вдруг возбужденно, скороговоркой заговорила по-русски. — Ну и напугали же вы меня, когда заявили, что я не смогла бы стать физиком! Для меня это прозвучало страшной угрозой. Вы можете себе представить, что это для меня значит — ведь я столько работала, так страстно желала добиться своего!

— Да, — сказал Ник, помолчав. В конце концов Валя говорила именно о том, что уже так долго мучило его самого. — Да, я понимаю вас. Прекрасно понимаю, — снова проговорил он с расстановкой, глядя вниз на свои сцепленные пальцы и думая о том, смогла ли бы она понять, что творится в его душе. Валя была первой женщиной на его пути, которая, казалось, могла быть способна на это. Ей не надо объяснять, что значит быть физиком, она и без того понимает, как страшно потерять это счастье.

Ник поднял глаза, еще не решив, что сказать ей, но тут он перехватил взгляд Гончарова, брошенный через стол: не прерывая своего стремительного рассказа, даже не стерев с лица улыбку, Гончаров посмотрел на них обоих с холодным любопытством. И Ник снова почувствовал, что рискует вызвать осложнения, чего ему ни в коем случае не хотелось.

В дальнем конце стола кто-то запел, остальные подхватили — и Гончаров, сидевший напротив, и Валя. Все пели не стесняясь, с чувством, но Нику было неловко, и он сидел молча, только еще больше смущаясь от собственного молчания. Он не привык к такой простосердечности, к таким открытым чувствам.

Он не обольщал себя иллюзиями, что находится в райской стране, где царит абсолютная безгрешность. Вокруг были взрослые мужчины и женщины, они добились определенного общественного положения, работая в таких областях, где соперников было немало, и, очевидно, им приходилось сталкиваться и с интригами и с интриганами; быть может, среди вот этих самых людей имелись и честолюбцы и карьеристы — ведь он их совсем не знал. Они начали работать в очень сложное время. Бесхитростными эти люди быть не могли. Наивными? Ник мысленно покачал головой. Нет, это далеко не наивные люди. Но в них есть что-то новое для него. Живучесть, уверенность в своей силе и ни капли той застенчивости, которая сейчас совсем связала Ника. Они не стыдились открытого выражения чувств и ждали того же от других. Жизнь от этого становилась ярче, звучнее, интенсивнее, и было это похоже на дуновение свежего ветра в знойный, душный день — предвестника очищающей бури. Интуиция подсказывала Нику, что это именно то, за чем он сюда приехал, но он был весь еще слишком внутренне скован, чтобы приобщиться к новой для него жизни.

Когда гости стали расходиться, несколько человек предложили Нику подвезти его до гостиницы, и внизу во дворе он ждал, чтобы посмотреть, в какую машину сядет Валя. Пожав руку Гончарову, который спустился проводить гостей, и поблагодарив его за приятный вечер, Ник решительно уселся в чью-то машину — не в ту, куда села Валя. Это оказалась машина астронома. И он, и его жена были в веселом, возбужденном настроении после хорошо проведенного вечера. Теперь, оставшись одни, они заговорили с Ником по-английски, и, между прочим, выяснилось, что они знают английский лучше, чем Ник русский, хотя на вечере смущались не меньше Ника и не решались говорить на чужом языке. К полному его удивлению, они спросили, кто такая Валя, так как видели ее впервые. Ник смог только ответить, что и сам прежде никогда с ней не встречался.

Едва войдя к себе в номер, он как будто снова окунулся в прежнюю свою жизнь. Прежние тревоги поджидали его здесь, они не исчезли, как не исчезает спертый воздух в закрытой комнате. Нику захотелось позвонить Анни, узнать, провела ли она этот вечер с Хэншелом. Вот уже несколько часов как он ни разу и не вспомнил о них, и он с благодарностью перебирал в памяти все, что было на вечере у Гончарова. Этот вечер был для него передышкой, на время он почти забыл о себе, и ему не терпелось вновь пережить это ощущение свободы от самого себя.

7

Образ Вали не покидал его — так в пустой комнате, где кто-то играл на рояле, долго еще дрожат потом ликующие звуки. Эта девушка поразила Ника. Только мужчинам и только коллегам мог он открывать важнейшую сторону своего «я». Все женщины, которых он когда-либо знал, находились где-то за пределами его науки, и с ними он мог лишь очень поверхностно затрагивать вопросы, касающиеся его работы, прекрасно зная, что подробности, цели и самое существо дела никогда по-настоящему поняты ими не будут. Женщины способны были лишь беспомощно, с любовью смотреть на него, горя желанием понять то, чем он живет, но так никогда ничего и не понимали. В лучшем случае они лишь смутно о чем-то догадывались. Нику вдруг захотелось от женщины большего.