Встреча на Эльбе. Воспоминания советских и американских участников Второй мировой войны

Фон Рихтгофен сказал солдатам — их было около пятидесяти, — что он, тщательно взвесив все как солдат и просто как человек, пришел к выводу, лучше сдаться. Но добавил что предоставляет им право самим решать этот вопрос. Он несколько раз упомянул меня, восхваляя «благородство» моих усилий. Его торжественная речь несколько раз прерывалась аплодисментами. Когда он закончил слушавшие по очереди подходили, чтобы пожать мне руку. Оружие свое они грудой свалили на столе.

Ровно в 6.00, выходя из туалета, я услышал свист снарядов. Я и шедший впереди солдат одновременно бросились на землю. Когда огонь начал смещаться к югу, мы оба, американец и немец, кинулись к бункеру. В течение полутора часов 69-я дивизия обстреливала Эйленбург. Потом наступило затишье.

В перерыве между артобстрелами в бункер повалили гражданские лица, спасавшиеся от полыхавших в городе пожаров. С ними пришел врач. Ночью он был среди тех, к кому капитан обратился с речью о капитуляции. Грозя мне кулаком, он сказал, что мы разбомбили его госпиталь и что теперь он уйдет вместе с майором, который так и не решился сдаться[35].

Возобновившийся вскоре артобстрел окончился в 9 утра. Фон Рихтгофен и я пошли к реке. Солдаты, выбравшись из тянувшихся вдоль берега земляных укреплений и окопов, бросали в воду свое оружие. Мы вернулись в бункер и стали выстраивать капитулировавших в колонну. Несмотря на обстрел и пожары, из домов выбегали дети, они подстраивались к колонне и шли за мной. Я почувствовал себя тем самым дудочником в пестром костюме, который увел детей из Гамельна[36].

Вдруг мне показалось, что за одним из километровых столбиков у реки кто-то шевелится. Из-за него медленно встал американский солдат и сказал: «Бог мой! Ты что, американец?» Я ответил: «А ты, черт возьми, что думал, я — Бетти Грэбл?»[37]

Из-за угла дома появился еще один американский солдат. Я сказал им обоим, что в бункере их ждут. Потом переправился через реку и связался по полевому телефону со своим 104-м полком и через штаб 1-го батальона — с 69-й дивизией. Вернувшись по мосткам, переброшенным с одного конца разрушенного моста на другой, я отравился в бункер, взяв с собой капрала Соловица и русского пленного, и принял капитуляцию около 150 полицейских. Мы втроем разоружили их, и еще 350 солдат. Приставили к ним охрану, а их пистолеты сложили в два одеяла и, сгибаясь под тяжестью, перетащили на нашу сторону. Фон Рихтгофен сдал свой пистолет лично мне. Я его хранил до недавнего времени.

Из 104-го за нами прибыл «джип». Я и фон Рихтгофен поехали в штаб батальона. Полковник устроил мне взбучку за то, что я спутал ему всю операцию, и за то, что перед его КП болтается какой-то немецкий военнопленный. Он сам вышел за фон Рихтгофеном, как бы отказав мне в праве распоряжаться им. Когда я спросил, зачем они обстреливали город, он ответил, что у них было много лишних боеприпасов и их нужно было как-то израсходовать. К моей пущей досаде, в штабе я узнал, что в полдень 69-я встретилась с русскими в Торгау.

Два с половиной часа у меня ушло на то, чтобы подготовить отчет генералу Аллену и получить взбучку от «Старика», капитана Лондона.

Я не спал трое суток. После завтрака со «Стариком» я наконец добрался до казармы, лег и включил радио, когда вошел мой приятель и сказал, что «Старик» опять собирается послать меня на задание. Штаб дивизии приказал сержанту Адлеру попытаться вступить в контакт с русскими в Прече, примерно в 18 милях к северу от Торгау.

Адлер взял с собой в патруль капрала Боба Гилфиллана, капрала Сэма Становича и того же самого русского. Я должен был отвезти их на «джипе» на возможно более далекое расстояние и затем, если это будет целесообразно, отправить их дальше пешком с запасом провианта и заданием окопаться в случае необходимости и ждать появления русских.

Мы снова оставили бронемашину в Веллане, а сами доехали до какого-то местечка за Дюбеном, переправились через Мульде на пароме и проехали еще четыре мили на восток к Рёзе. От Рёзы мы направились к Швемзалю. До Пречи оттуда было миль двадцать, до Берлина — шестьдесят.

Мы взяли с собой большой американский флаг, чтобы, если понадобится, с расстояния показать, кто мы. Отъехав на несколько миль от Швемзаля, вынули флаг, привязали его к семифутовому шесту, а шест прикрепили у края ветрового стекла. На дороге мы всем были видны как на ладони, и если уж нельзя было спрятаться, то вполне логично было попытаться привлечь к себе внимание.

Под вечер к югу от Бад-Шмидеберга дорогу нам преграждали семеро конных немцев, нацеливших на нас винтовки. Мы сняли с голов каски и, стоя в «джипе», стали махать ими, стараясь показать, что намерения у нас самые дружественные. Мы подъехали прямо к ним. Где-то неподалеку шла перестрелка. Я спросил встречных, что они тут делают. Они сказали, что стоят в тыловой охране взвода, ведущего бой с русскими. Значит, русские совсем близко.